ЕГЭ (задание 22)

(1)Мне не раз доводилось бывать в покинутых русских деревнях. (2)Ох, какое это зрелище! (3)К нему не притерпеться, не привыкнуть. (4)Я, во всяком разе, не смог. (5)Ведь некоторым сёлам, которые так поспешно, охотно, вроде бы с облегчением списывали со счёта, — тыща лет! (6)А может, и более. (7)И самое печальное зрелище — это оставленная, заброшенная русская изба, человеческое прибежище.

(8)Я заглянул в окно покинутой избы. (9)В ней ещё не побывали городские браконьеры, и три старенькие иконы тускло отсвечивали святыми ликами в переднем углу. (10)Крашеные полы в горнице, в середней и в кути были чисто вымыты, русская печь закрыта заслонкой, верх печи был задёрнут выцветшей ситцевой занавеской. (11)На припечке опрокинуты чугунки, сковорода, в подпечье — ухваты, кочерга, сковородник, и прямо к припечью сложено беремя сухих дров, уже тронутых по белой бересте пылью. (12)В этой местности дрова заготавливают весной, большей частью ольховые и берёзовые. (13)3а лето они высыхают до звона, и звонкие, чистые поленья радостно нести в дом, радостно горят они в печи.

(14)3десь жили хозяева! (15)Настоящие. (16)Покидая родной дом из-за жизненных ли обстоятельств, по зову ли детей или в силу всё сметающей на пути урбанизации, они не теряли веры, что в их дом кто-то придёт не браконьером и бродягой — жителем придёт, и с крестьянской обстоятельностью приготовили для него всё необходимое... (17)Затопи печь, путник или новопоселенец, согрей избу — и в ней живой дух поселится, и ночуй, живи в этом обихоженном доме.

(18)А через дорогу, уже затянутую ромашкой, травой-муравой, одуванчиком и подорожником, изба распахнута настежь. (19)Ворота сорваны с петель, створки уронены, проросли в щелях травой, жерди упали, поленницы свалены, козлина опрокинута вниз «рогами», валяются обломок пилы, колун, мясорубка, и всякого железа, тряпья, хомутов, колёс — ступить некуда. (20)В самой избе кавардак невообразимый. (21)На столе после еды всё брошено, чашки, ложки, кружки заплесневели. (22)Меж ними птичий и мышиный помёт, на полу иссохшая и погнившая картошка, воняет кадка с прокисшей капустой, по окнам горшки с умершими цветами. (23)Везде и всюду грязное перо, начатые и брошенные клубки ниток, поломанное ружьё, пустые гильзы, подполье чёрным зевом испускает гнилой дух овощей, печка закопчена и скособочена, порванные тетради и книжки валяются по полу, — отсюда не выселялись, помолясь у порога и поклонившись покидаемому отеческому углу, здесь не было памяти, отсюда отступали, и жительница этого дома небось плюнула с порога в захламлённую избу с презрением: «(24)Хватит! (25)Поворочала! (26)Теперь в городе жить стану, как барыня!..»

(По В. П. Астафьеву*)
*Виктор Петрович Астафьев (1924 — 2001) — русский писатель, драматург, эссеист

(1)Летом 1940 года ленинградский художник Балашов уехал охотиться и работать на Север. (2)В первой же понравившейся ему деревушке Балашов сошёл со старого речного парохода и поселился в доме сельского учителя. (3)В этой деревушке жила со своим отцом — лесным сторожем — девушка Настя, знаменитая в тех местах кружевница и красавица.

(4)Однажды на охоте отец Насти неосторожным выстрелом ранил Балашова в грудь. (5)Раненого принесли в дом сельского учителя. (6)Удручённый несчастьем, старик-сторож послал Настю ухаживать за раненым. (7)Настя выходила Балашова, и из жалости к раненому родилась первая её девичья любовь. (8)Но проявления этой любви были так застенчивы, что Балашов ничего не заметил.

(9)У Балашова в Ленинграде была жена, но он ни разу никому не рассказывал о ней. (10)Все в деревне были убеждены, что Балашов человек одинокий.

(11)Как только рана зажила, Балашов уехал в Ленинград. (12)Перед отъездом он пришёл без приглашения в избу к Насте поблагодарить её за заботу и принёс ей подарки, (13)Настя приняла их.

(14)Балашов впервые попал на Север. (15)Он не знал местных обычаев. (16)Балашов не знал, что мужчина, который пришёл без зова в избу к девушке и принёс ей подарок, считается, если подарок принят, её женихом. (17)Так на Севере говорят о любви.

(18)Настя робко спросила Балашова, когда же он вернётся из Ленинграда. (19)Балашов, ничего не подозревая, шутливо ответил, что вернётся очень скоро.

(20)Балашов уехал. (21)Настя ждала его. (22)Прошло светлое лето, прошла сырая и горькая осень, но Балашов не возвращался. (23)Нетерпеливое радостное ожидание сменилось у Насти тревогой, отчаянием, стыдом. (24)По деревне шептались, что жених её обманул. (25)Но Настя не верила этому: она была убеждена, что с Балашовым случилось несчастье.

(26)Настя решила тайком от отца бежать в Ленинград и разыскать там Балашова. (27)Ночью она ушла из деревушки. (28)Через два дня девушка дошла до железной дороги и узнала на станции, что утром этого дня началась война. (29)Через огромную грозную страну никогда не видевшая поезда крестьянская девушка добралась до Ленинграда и разыскала квартиру Балашова.

(30)Насте отворила дверь жена Балашова, худая женщина в пижаме, с папироской в зубах. (31)Она с недоумением осмотрела Настю и сказала, что Балашов на фронте. (32)Настя узнала, что Балашов был женат. (33)Значит, он обманул её, посмеялся над её любовью.

(34)Настя убежала. (35)Она шла в отчаянии по величественному городу, превращённому в вооружённый лагерь, и вышла к Неве. (36)Вот здесь, в этой чёрной воде, должно быть, единственное избавление и от невыносимой обиды, и от любви.

(37)Настя поправила тяжёлые косы и поставила ногу на завиток перил. (38)Вдруг кто-то схватил её за руку. (39)Настя обернулась. (40)Позади стоял худой человек с полотёрными щётками под мышкой. (41)Он покачал головой и сказал:
— В такое время что задумала, дура!

(42)Человек этот — полотёр Трофимов — увёл Настю к себе и передал с рук на руки своей жене-лифтёрше, женщине шумной и решительной.

(43)Трофимовы приютили Настю. (44)Она долго болела. (45)От лифтёрши Настя впервые услышала, что Балашов ни в чём не виноват, что никто не обязан знать их северные обычаи. (46)Настя радовалась, что она не обманута, и всё ещё надеялась увидеть Балашова.

(47)Полотёра вскоре взяли в армию. (48)Когда Настя выздоровела, лифтёрша устроила её на курсы медицинских сестёр. (49)Врачи — учителя Насти — были поражены её способностью делать перевязки, ловкостью её тонких и сильных пальцев. (50)«Да ведь я кружевница», — отвечала она им, как бы оправдываясь.

(51)Весной Настю отправили на фронт. (52)Всюду: в разбитых дворцовых парках, среди развалин, пожарищ, в блиндажах, на батареях, в перелесках и на полях — она искала Балашова, спрашивала о нём.

(53)На фронте Настя встретила полотёра, и болтливый этот человек рассказал бойцам из своей части о девушке-северянке, ищущей на фронте любимого человека. (54)Слух об этой девушке начал быстро расти, шириться, как легенда. (55)Он переходил из части в часть, с одной батареи на другую. (56)Его разносили мотоциклисты, водители машин, санитары, связисты.

(57)Бойцы завидовали неизвестному человеку, которого ищет девушка, и вспоминали своих любимых. (58)У каждого были они в мирной жизни, и каждый берёг в душе память о них. (59)Рассказывая друг другу о девушке-северянке, бойцы меняли подробности этой истории в зависимости от силы воображения.

(60)Слух о Насте дошёл и до береговой батареи, где служил Балашов. (61)Художник тоже был взволнован историей неизвестной девушки, ищущей любимого, был поражён силой её любви. (62)Он часто думал об этой девушке и начал завидовать тому человеку, которого она любит. (63)Откуда он мог знать, что завидует самому себе?

(64)Личная жизнь не удалась Балашову. (65)А вот другим везёт! (66)Всю жизнь он мечтал о большой любви, но теперь уже было поздно думать об этом. (67)На висках седина...

(68)Случилось так, что Настя нашла наконец батарею, где служил Балашов, но не нашла Балашова: он был убит за два дня до того и похоронен в сосновом лесу на берегу залива.

(69)Руднев замолчал.

— (70)Что же было потом?

— (71)Потом? — переспросил Руднев. — (72)А потом было то, что бойцы дрались, как одержимые, и мы снесли линию немецкой обороны. (73)Мы подняли её на воздух и обрушили на землю в виде пыли и грязи. (74)Я редко видел людей в таком священном, неистовом гневе.

— (75)А Настя?

— (76)Что Настя! (77)Она отдаёт всю свою заботу раненым. (78)Лучшая сестра на нашем участке фронта.

(По К.Г. Паустовскому*)
* Константин Георгиевич Паустовский (1892–1968) –
известный русский писатель, классик отечественной литературы.

(1)Ты, наверно, очень удивлён тем, что после нашего возвращения с Волги я словно бы забыл твой адрес и телефон? (2)Нет, не забыл.

(3)Я уже послал твоей матери три письма! (4)Я написал ей и за себя, и за тебя... (5)Ведь сам ты, кажется, почти никогда ей не пишешь. (6)В шкатулке, как самую большую драгоценность, хранит Анна Филипповна твоё единственное за весь год письмо. (7)Помнишь, оправдываясь, ты сказал, что не умеешь и не любишь писать письма? (8)Однако же ты чуть не каждый день атаковывал посланиями Марину. (9)Она и читать, наверно, не успевала. (10)Значит, умеешь?

(11)Сказал бы уж точней: «Не люблю писать матери». (12)Впрочем, ты ведь не только писать, ты и разговаривать-то с ней не очень любишь...

(13)Помнишь, когда ты окончил аспирантуру, твоя мать приехала в Москву? (14)И как раз была встреча Нового года. (15)Все сидели за столом, а она, накрывшая стол, устроившая всё это торжество, была на кухне. (16)Только в самый торжественный момент, в двенадцать часов, ты милостиво позвал её в комнату. (17)Ты стеснялся её. (18)И перед тем как позвать, долго предупреждал нас: «Всю жизнь прожила в деревне, сами понимаете...» (19)И виновато поглядывал на Марину.

(20)Сейчас ты никак не можешь понять, почему Марина тоже перестала встречаться с тобой, почему не отвечала на твои письма. (21)А недавно, совсем на днях, она мне всё рассказала...

(22)Помнишь, тогда, после Нового года, кажется, дня через три, у твоей матери был тяжёлый сердечный приступ (думаю, переутомилась, готовя наше новогоднее торжество). (23)И в тот же день вы с Мариной должны были пойти на концерт Рихтера. (24)Марина, стоя в коридоре, слышала, как ты на ходу крикнул матери: «Если будет совсем плохо, постучи в стенку соседу».

(25)Марина ничего не поняла. (26)Только позже, в консерватории, ты ей всё объяснил. (27)И в этот же вечер ты потерял её навсегда. (28)В то время как ты восторгался, с какой силой и с какой лёгкостью ударял по клавишам Рихтер, она слышала другие удары, слабые и беспомощные удары материнского сердца... (29)Ей казалось, что вот сейчас, в эту самую минуту, стучит в стенку твоя мать, а сосед заснул и не слышит.

(30)И ещё хочу сказать: напрасно ты стесняешься своей матери.

(31)Если бы ты знал, как хорошо, как тонко она всё чувствует и понимает! (32)Она каждый раз хвалила тебя — и больше всего за то, чего в тебе нет: за сыновнюю любовь, и заботу, и ласку.

(33)Ты не кричал на мать, но ведь и на чужих, совсем незнакомых людей ты тоже не кричишь. (34)Они, однако, не называют тебя за это своим сыном!

(35)Трудно объяснять человеку, что он не должен разрушать стены дома, спасающего его от непогоды, что он не должен сжигать поле, которое принесёт ему хлеб, что он не должен убивать сердце, верней и преданней которого он не найдёт никогда и нигде на свете.

(36)Да, всё лето ты был гостеприимен и очень внимателен. (37)Но что это меняет?

(38)Могу ли я ценить человека лишь за то, что он хорошо относится ко мне?

(39)Разве это не будет с моей стороны отвратительным проявлением эгоизма? (40)Вот я, кажется, и объяснил тебе причину своего охлаждения. (41)Может быть, моё письмо убедит тебя в чём-нибудь, а может быть, нет. (42)Но я-то, во всяком случае, буду по-прежнему писать твоей матери.

(43)И ещё помни, мой бывший друг, что матерью люди издавна называют свою Родину...

(По А.Г. Алексину*)
* Анатолий Георгиевич Алексин (1924-2017) — русский советский писатель,
сценарист и драматург, автор книг для детей и юношества.

(1)Почти невозможно было представить себе, что лишь неделю назад он защищал диссертацию на тему «Древнейшие сказания европейских народов». (2)А теперь?..

(3)Мёртвое, взрытое снарядами поле лежало перед ним, земля, на которой был посеян и взошёл хлеб, а потом сгорел и был развеян по ветру вместе с пороховым дымом, земля, на которой было сделано всё, чтобы человек не мог на ней существовать. (4)По одну сторону этого куска земли лежали, спрятавшись за глинистыми буграми, гитлеровцы, пришедшие в чужую, далёкую страну по приказу своего фюрера, уничтожающие, сжигающие всё на своем пути. (5)Неподалёку от них, по эту сторону мёртвого ржаного поля, лежал только один — кандидат филологических наук младший лейтенант Лев Никольский.

(6)Он был окружён и по всем правилам войны должен был положить оружие и сдаться в плен победителям. (7)Но он не считал себя побеждённым: пулемёт ещё работал, а если бы он замолчал, в ход пошли бы винтовка и гранаты. (8)Впрочем, он был не один. (9)Двенадцать мёртвых товарищей, которые ещё вчера вместе с ним защищали этот голый кусок земли с одинокой берёзой, лежали вдоль траншеи. (10)Тринадцатый оказался живым. (11)Это был разведчик Петя Данилов, любимец всего полка, талантливый и умный парень, писавший стихи и читавший их вслух в самые горячие минуты боя.

(12)Теперь он лежал, раненный в грудь навылет, и смотрел в небо, осеннее, но ясное, с редкими, освещёнными снизу облаками. (13)Берёза вздрагивала от выстрелов, и жёлтые листья время от времени падали на раненого. (14)Один лист упал Пете на лицо, но Петя не смахнул его, не пошевелился.

(15)В одну из редких пауз тишины Никольский подполз к Пете и, смахнув лист, взял его за руку.

— (16)Ну как ты, а?

— (17)Ничего, — чуть слышно ответил Петя, — дышать трудно. (18)Послушай... — он помолчал, потом стал с трудом вынимать из кармана гимнастёрки бумаги.

— (19)Тут мои стихи остались, пошли их вместе с письмом, ладно?

(20)Должно быть, не больше пяти минут он провёл с Петей, а уж немцы, воспользовавшись тем, что пулемёт замолчал, намного продвинулись к траншее. (21)Никольский дал очередь, другую — они залегли. (22)Потом снова стали приближаться, прячась между редкими пучками ржи, торчавшей в поле.

(23)Плохо было то, что слева, метрах в двухстах от берёзы, стояло орудие. (24)Правда, оно стреляло не по траншее, а в глубину, туда, где на горизонте были видны тёмные, ещё дымящиеся развалины сгоревшей деревни. (25)Но в любую минуту оно могло ударить и по траншее, которую защищало подразделение, состоящее из двенадцати убитых, одного серьёзно раненного и одного живого. (26)Эх, подобраться бы к этому орудию! (27)И тропка была — вот там, где за выходами взрытой бурой земли начиналось болотце с высокой травой. (28)Но нечего было и думать! (29)Он понимал, что немцы захватят траншею, едва только замолчит пулемёт...

(30)Никольский прислушался, и в первый раз его сердце дрогнуло, и он крепко сжал зубы, глаза, всё лицо, чтобы справиться с невольным волнением. (31)Петя читал стихи, он бредил, но голос был ясный, звонкий:
Есть улица в нашей столице,
Есть домик, и в домике том
Ты пятую ночь в огневице
Лежишь на одре роковом...

(32)Петя читал, закрыв глаза, и каждое слово доносилось отчетливо и плавно. (33)У него было потемневшее страшное лицо, когда, сунув в кружку с водой руку, он начал водить ею по лицу, по глазам. (34)Потом вылил воду на голову и, тяжело опершись на Никольского, пополз к пулемёту.

— (35)Есть! (36)Иди, — сказал он, схватившись за ручки пулемёта...

(37)Пробираясь по тропке к болотцу, Никольский услышал звонкий Петин голос, читавший стихи между пулемётными очередями:
Не снятся ль тебе наши встречи
На улице, в жуткий мороз,
Иль наши любовные речи
И ласки, и ласки до слёз?

(38)Втянув голову в плечи, он мягко опустился в траву и бесшумно пополз, скорее угадывая, чем видя чуть примятую, пересекавшую болото тропинку. (39)Он подобрался к орудию сзади и некоторое время лежал, слушая, как немцы разговаривали резкими уверенными голосами. (40)0н ждал, когда весь расчёт соберётся возле орудия...

(41)Немцы, занявшие траншею, были захвачены врасплох, и первым снарядом из уже заряженного орудия Никольский убил сразу же человек двадцать.

(42)3а стихи, которые Петя читал между пулемётными очередями! (43)3а дымящиеся развалины сожжённой деревни! (44)3а ограбленных женщин и детей, бродящих по лесам без крова и пищи. (45)3а горе каждой семьи, за разлуку с близкими, за Аню с маленьким сыном, которых он, может быть, больше никогда не увидит...

(По В. А. Каверину)

(1)Встреча произошла неожиданно. (2)Два немца, мирно разговаривая, вышли на Плужникова из-за уцелевшей стены. (З)Карабины висели за плечами, но даже если бы они держали их в руках, Плужников и тогда успел бы выстрелить первым. (4)Он уже выработал в себе молниеносную реакцию, и только она до сих пор спасала его.

(5)А второго немца спасла случайность, которая могла стоить Плужникову жизни. (6)Его автомат выпустил короткую очередь, первый немец рухнул на кирпичи, а патрон перекосило при подаче. (7)Пока Плужников судорожно дёргал затвор, второй немец мог бы давно прикончить его или убежать, но вместо этого он упал на колени. (8)И покорно ждал, пока Плужников вышибет застрявший патрон.

— (9)Комм, — сказал Плужников, указав автоматом, куда следовало идти.

(10)Они перебежали через двор, пробрались в подземелья, и немец первым влез в тускло освещённый каземат. (11)И здесь вдруг остановился, увидев девушку у длинного дощатого стола.

(12)Немец заговорил громким плачущим голосом, захлёбываясь и глотая слова. (13)Протягивая вперёд дрожавшие руки, показывая ладони то Мирре, то Плужникову.

— (14)Ничего не понимаю, — растерянно сказал Плужников. — (15)Тарахтит.

— (16)Рабочий он, — сообразила Мирра, — видишь, руки показывает?

— (17)Дела, — озадаченно протянул Плужников. — (18)Может, он наших пленных охраняет?

(19)Мирра перевела вопрос. (20)Немец слушал, часто кивая, и разразился длинной тирадой, как только она замолчала.

— (21)Пленных охраняют другие, — не очень уверенно переводила девушка. — (22)Им приказано охранять входы и выходы из крепости. (23)Они — караульная команда. (24)Он — настоящий немец, а крепость штурмовали австрияки из сорок пятой дивизии, земляки самого фюрера. (25)А он — рабочий, мобилизован в апреле...

(26)Немец опять что-то затараторил, замахал руками. (27)Потом вдруг торжественно погрозил пальцем Мирре и неторопливо, важно достал из кармана чёрный пакет, склеенный из автомобильной резины. (28)Вытащил из пакета четыре фотографии и положил на стол.

— (29)Дети, — вздохнула Мирра. — (30)Детишек своих кажет.

(31)Плужников поднялся, взял автомат:
— Комм!

(32)Немец, пошатываясь, постоял у стола и медленно пошёл к лазу.

(33)Они оба знали, что им предстоит. (34)Немец брёл, тяжело волоча ноги, трясущимися руками все обирая и обирая полы мятого мундира. (35)Спина его вдруг начала потеть, по мундиру поползло тёмное пятно.

(36)А Плужникову предстояло убить его. (37)Вывести наверх и в упор шарахнуть из автомата в эту вдруг вспотевшую сутулую спину. (38)Спину, которая прикрывала троих детей. (39)Конечно же, этот немец не хотел воевать, конечно же, не своей охотой забрёл он в эти страшные развалины, пропахшие дымом, копотью и человеческой гнилью. (40)Конечно, нет. (41)Плужников всё это понимал и, понимая, беспощадно гнал вперёд.

— (42)Шнель! (43)Шнель!

(44)Немец сделал шаг, ноги его подломились, и он упал на колени. (45)Плужников ткнул его дулом автомата, немец мягко перевалился на бок и, скорчившись, замер...

(46)Мирра стояла в подземелье, смотрела на уже невидимую в темноте дыру и с ужасом ждала выстрела. (47)А выстрелов всё не было и не было...

(48)В дыре зашуршало, и сверху спрыгнул Плужников и сразу почувствовал, что она стоит рядом.

— (49)3наешь, оказывается, я не могу выстрелить в человека.

(50)Прохладные руки нащупали его голову, притянули к себе. (51)Щекой он ощутил её щеку: она была мокрой от слёз.

— (52)Я боялась. (53)Боялась, что ты застрелишь этого старика. — (54)Она вдруг крепко обняла его, несколько раз торопливо поцеловала. — (55)Спасибо тебе, спасибо, спасибо. (56)Ты ведь для меня это сделал?

(57)Он хотел сказать, что действительно сделал это для неё, но не сказал, потому что он не застрелил этого немца всё-таки для себя. (58)Для своей совести, которая хотела остаться чистой. (59)Несмотря ни на что.

(По Б.Л. Васильеву*)
* Борис Львович Васильев (1924–2013) –
выдающийся русский писатель и сценарист,
лауреат Государственной премии СССР.

(1)Нам задали классное сочинение на тему «Самый счастливый день в моей жизни».

(2)Я раскрыла тетрадь и стала думать: какой у меня в жизни был самый счастливый день? (3)Я выбрала воскресенье четыре месяца назад, когда мы с папой утром пошли в кино, а сразу после этого поехали к бабушке. (4)Получилось двойное развлечение. (5)Но наша учительница говорит, что по-настоящему человек бывает счастлив, только когда приносит пользу людям. (6)А какая была польза людям от того, что я была в кино, а потом поехала к бабушке?

(7)Я заглянула в тетрадь своей соседки Ленки Коноваловой. (8)Ленка строчила с невероятной скоростью и страстью. (9)Её самый счастливый день был тот, когда её принимали в пионеры.

(10)Я стала вспоминать, как нас принимали в пионеры в Музее погранвойск и мне не хватило пионерского значка. (11)Шефы и вожатые забегали, но значка так и не нашли. (12)Я сказала: «Да ладно, ничего...» (13)Однако настроение испортилось.

(14)Я продолжала размышлять. (15)Однажды мы с мамой отвели домой старика. (16)Он потерял ботинок и сидел в одном носке. (17)Мама сказала: нельзя бросать его на улице, может, у него несчастье. (18)Мы спросили, где он живёт, и отвели по адресу. (19)От этого поступка наверняка большая польза, потому что человек дома и семья не волновалась. (20)Но самым счастливым днём это не назовёшь: ну отвели и отвели...

(21)Я перегнулась вправо и заглянула в тетрадь Машки Гвоздевой. (22)Я там ничего не разобрала, но Машка наверняка пишет, что самый счастливый день был тот, когда у них взорвался испорченный синхрофазотрон и им дали новый. (23)Эта Машка просто помешана на схемах и формулах.

(24)Ленка Коновалова перевернула страницу — исписала уже половину тетради. (25)А я всё сижу и шарю в памяти своей самый счастливый день.

(26)Вообще, если честно, мои самые счастливые дни — это когда я возвращаюсь из школы и никого нет дома. (27)Тогда я радуюсь возможности жить как хочу: ничего не разогреваю, ем прямо из сковородки, потом включаю проигрыватель на полную громкость, зову Ленку Коновалову, и мы начинаем мерить мамины платья и танцевать. (28)Потом Ленка уходит, а я сажусь в кресло, закутываюсь в плед и читаю. (29)Сейчас я читаю рассказы Кортасара. (30)У него в рассказе «Конец игры» есть слова «невыразимо прекрасно». (31)Они так действуют на меня, что я поднимаю глаза и думаю: иногда мне кажется, что жизнь невыразимо прекрасна, а иногда становится всё отвратительным.

(32)Я посмотрела на часы. (33)Осталось шестнадцать минут. (34)Я решила написать, как мы сажали вокруг школы деревья. (35)Где-то я прочитала: каждый человек за свою жизнь должен посадить дерево, родить ребёнка и написать книгу о времени, в котором жил. (36)Я вспомнила, как в тот день тащила ведро чернозёма, поругалась с Женькой, но, как бы там ни было, дерево прижилось и останется будущим поколениям. (37)3начит, содержание учительнице понравится, она поставит мне пятёрку.

(38)Я снова посмотрела на часы. (39)Осталось одиннадцать минут. (40)Я взяла ручку и стала писать о том, как мы с папой пошли утром в кино, а потом поехали к бабушке. (41)И пусть учительница ставит мне что хочет.

(42)Я написала, что кинокомедия была ужасно смешная и мы так хохотали, что на нас даже оборачивались. (43)А у бабушки было как всегда. (44)Мы сидели на кухне и ели очень вкусную рыбу. (45)Но дело ведь не в еде, а в обстановке. (46)Меня все любили и откровенно мною восхищались. (47)И я тоже всех любила на сто процентов и тем самым приносила огромную пользу. (48)У меня глаза папины, у папы — бабушкины: карие, бровки домиком. (49)Мы глядели друг на друга одними и теми же глазами и чувствовали одно и то же. (50)И были как дерево: бабушка — корни, папа — ствол, а я — ветки, которые тянутся к солнцу.

(51)И это было невыразимо прекрасно.

(52)Конечно, это был не самый счастливый день в моей жизни. (53)А просто счастливый. (54)А самого счастливого дня у меня ещё не было. (55)Он у меня — впереди.

(По В. С. Токаревой*)
*Виктория Самойловна Токарева (род. 1933) —
российский прозаик и сценарист.