ВПР 10 класс (задание 9), 2025

– (1)Как же, Марсель знаю... (2)Мне Марсель тяжелее дался. (3)Я там восемь месяцев служил чернорабочим, поезда разгружал. (4)Ну и занятие, я вам скажу…

(5)Нас на «Марселе-товарном» целая артель подобралась русских. (6)Офицеры и судейские, бывшие учителя, студенты... (7)Н-н-да... (8)Немало я на своей спине разного добра перетаскал… (9)Один вечер выдался у нас у всех особенный.

(10)Полковник закурил, поправил на пальце большой перстень с печаткою.

– (11)Дело это было весной, на Страстной неделе, в самое для нашего брата на чужбине трудное время, потому, знаете, воспоминания одолевают... и берёзки наши распускающиеся, разлив, куличи, пасхи, и сама весна русская, весенний воздух... здесь же воздух, может быть, ещё слаже и нежнее с моря, и само море в эти дни особенно сиреневое, и когда ночью над ним белые и голубые огни сияют, то, конечно, красота замечательная, но не то... (12)Хорошо-с, вот мы все эти «бывшие-то» и работаем, как всегда, мешки с зерном таскаем: взвалишь на спину, еле дышишь и по тропочке знакомой, согнувшись в три погибели, бежишь, чтобы от ноши своей избавиться. (13)Говорит контр-мэтр, француз: «Хотите, русские, в России побывать?» (14)«То есть, как это в России, когда здесь ваша Франция?» (15)«Она хоть и наша, а всё-таки тут и Россия есть. Идите-ка, смотрите».

(16)Ну, разумеется, все русские побросали работу, за ним идут. (17)Он на запасные пути, там товарные вагоны, целый поезд, только что пришёл из порта.

(18)Отворили первый вагон – как всегда, мешки. (19)Контр-мэтр велел один снять и развязал. (20)«Вот она и есть, – говорит, – ваша Россия. Это пшеница русская».

(21)Русская... (22)Как сейчас помню, вечерело.

(23)Звёздочки уж показались первые. (24)Паровозы кое-где посвистывают, на море сирена воет, а вдруг сразу так тихо стало, наши все обступили... все к зерну тянутся... (25)А кто на коленки стал, руки в мешок запускает, гладит... (26)И молчим все. (27)Шапки поснимали, только зёрнышко всё ласкаем, с руки на руку пересыпаем. (28)Тёплое, янтарное зерно. (29)Тут казак один кубанский прямо наземь кинулся, носом в пшеницу в эту уткнулся, у самого на глазах слёзы, всё дышит, нюхает – не нанюхается... (30)«Господи, – закричал, – Мати Божия, да то ж зерно наше, кубанское...» (31)И даже голос перехватило. (32)Ну, знаете, долго так вокруг стояли, народ бывалый, тёртый, мало чего не видели, да, а тут... всё что-то глаза утирали.

(33)Полковник остановился, помолчал.

– (34)Потом мы пшеничку эту нашу расейскую на себе таскали. (35)Но и таскать легче было. (36)Вот вам и загвоздка. (37)Вес всё тот же, а бежишь и знаешь: это наша, родимая... (38)И сколько натерпелись на родной земле, и сколько гнева, ненависти в сердце, а тут вот всё отошло, на душе стало полегче…

(39)Я вообще вам скажу, я тогда этот случай понял не совсем спроста – да и не я один. (40)Ну, что особенного? (41)Понятное дело, в Марсель русскую пшеницу возили, и как нам не наткнуться на неё? (42)Всё-таки же показалось это доброй вестью. (43)Точно бы и нас вот, вовсе уж заброшенных, осенил крылом Ангел Господень. (44)«Бог дал жизнь, Бог даст и хлеб» – и представьте, ведь недолго мы с той Пасхи промытарились на этой каторге. (45)Оно и сейчас нелегко, ну, кое-куда разбрелись, кое-как пристраиваемся, кто чем... (46)И даже дети наши учатся. (47)Вот-с... а Марсель... (48)Нет, Бог с ним.

(По Б. Зайцеву)

(1)Я застала Москву в самое лучшее её время. (2)Белые дома с их дворами и садами утопали в молодой зелени и цветущей сирени. (3)Какой удивительный и непонятный контраст представляют две столицы одной и той же империи на расстоянии нескольких часов железнодорожной езды друг от друга, в которых всё до такой степени различно, что, покидая Петербург и приезжая в Москву, можно подумать, что переносишься на другую планету! (4)Улицы и здания, небо и климат, люди и нравы – одним словом, всё непохоже в этих двух столицах, созданных творческим духом одного народа. (5)Это неразрешимая загадка... (6)В Москве под ясным небом и среди весёлой природы кажется, что инициатива человека во всех областях развивалась на полном просторе: улицы вьются неправильно и без всякой симметрии среди групп домов самого разнообразного стиля, скрытых в тени больших, широко раскинувшихся садов; живописные уклоны почвы, неровности которой никогда не были сглажены искусством человека, создают в самой середине города неожиданные кусочки пейзажей, возглавляемых церквами самых фантастических форм, которые одни в России сохраняют традиции и воспоминания прошлого. (7)Насколько здесь душа чувствует себя свободней, чем в пышной Северной Пальмире, с её низким свинцовым небом, с ровной болотистой почвой, которая всюду выдаёт себя и отовсюду выглядывает, несмотря на роскошь и великолепие её замечательных построек и величественных зданий, её хорошо вымощенных, правильно распланированных улиц, всего этого целого, дышащего порядком и неумолимой дисциплиной…

(8)В этих двух столь различных театральных постановках столь же различны и люди, оживляющие сцену: в Петербурге все – либо военные, либо чиновники, а цвет общества – придворные военные и придворные чиновники, все носят мундир, все стеснены и все куда-то спешат, кому-то хотят услужить, кому-то подчинены. (9)Москва, наоборот, город величайшей свободы, безалаберности; здесь не стесняются, любя свои удобства. (10)Это проявляется во всём: в пестроте толпы, в костюмах самых разнообразных фасонов и цветов, в устарелых дамских модах, в причудливой и своеобразной упряжке экипажей, в уличном шуме и движении. (11)Здесь видишь, как на каждом шагу соприкасаются, сталкиваются и уживаются между собой Европа и Азия, цивилизация и варварство, прошедшее и настоящее и образуют неразрывное сочетание, главной связью которого служит беспечность и величайшее добродушие этого суетливого и праздного населения. (12)Москва – город полнейшего досуга. (13)Здесь каждый живёт для себя, согласно своему удобству, здесь мысль не тянется к единственному центру – ко двору, как в Петербурге… (14)Эта свобода мысли и нравственная непринуждённость, господствующие в Москве, создают в ней атмосферу, гораздо более благоприятную для расцвета мысли и ума. (15)Здесь встречаешь целую плеяду известных людей: писателей Хомякова, братьев Кириевских, Самарина, Сергея Аксакова и двух его сыновей – Константина и Ивана, Погодина; этнографа Снегирёва, который имел любезность сопровождать меня в качестве экскурсовода при посещении соборов, Оружейной палаты, Патриаршей ризницы и дворца и рассказывать обо всём увиденном там…

(16)В Москве я оставила за собой весну и привезла оттуда императрице целый ящик ландышей и сирени. (17)В Царском я застала почти зиму, ледяной воздух, дожди и снег…

(По А. Тютчевой)

(1)У любого человека есть место его рождения. (2)Та точка на Земле, где он впервые набрал в грудь воздуха и закричал.

(3)Мне сказочно повезло: я издал свой первый крик и увидел свой первый свет в городе Смоленске. (4)Повезло не потому, что он несказанно красив и эпически древен – есть множество городов и красивее, и древнее его. (5)Повезло потому, что Смоленск моего детства был городом-плотом, на котором искали спасения тысячи терпящих бедствие. (6)И я рос среди людей, плывущих на плоту.

(7)История и география превращают город в плот, плывущий по течению времени. (8)Географически город Смоленск – в глубокой древности столица могущественного племени славян-кривичей – расположен на Днепре. (9)Это вечная граница между Русью и Литвой, между Московским великим княжеством и Речью Посполитой, между Востоком и Западом, между Севером и Югом. (10)История раскачивала народы и государства, и людские волны, накатываясь на приграничный Смоленск, разбивались о его стены и стойкость его защитников, а брызги оседали в виде польских кварталов, латышских улиц, татарских пригородов, немецких слободок и еврейских поселений. (11)И всё это разноязыкое и разноукладное население объединялось в общей для всех формуле ЖИТЕЛЬ ГОРОДА СМОЛЕНСКА. (12)Здесь победители роднились с побеждёнными; здесь вчерашние хозяева превращались в сегодняшних слуг, чтобы завтра дружно и упорно отбиваться от общего врага; сюда стремились опальные москвичи, тверяки и ярославцы, чтобы избежать гнева сильных мира сего. (13)И каждый тащил свои пожитки, если под ними понимать национальные обычаи, семейные традиции и фамильные привычки. (14)Смоленск был плотом, и я плыл на этом плоту среди пожитков моих разноплемённых земляков через собственное детство.

(15)В Смоленске моего детства помню Храм. (16)Двери его были распахнуты во все стороны света. (17)И никто не спрашивал, какой ты национальности и кто твои родители. (18)Имя этого Храма – Добро. (19)И детство, и город дышали Добром, и я не знаю, что было вместилищем этого Добра – детство или Смоленск.

– (20)Эй, ребятишки, отнесите-ка бабушке кошёлку до дома!

(21)Так мог сказать – и говорил! – любой прохожий любым ребятам, играющим на горбатых смоленских улицах. (22)Прохожий мог быть кем угодно – русским или эстонцем, евреем или татарином, цыганом или греком, а старушка тем более: это считалось нормой жизни, и я не помню, чтобы кто-либо из заигравшихся детей не выполнил подобного распоряжения. (23)Повторяю, помощь воспринималась как норма, ибо жизнь порой неласкова к людям и выжить можно, только ощущая плечо соседа. (24)Конечно, такая помощь – простейшая форма Добра, но любой подъём начинается с первого шага.

(25)Я был бы совсем другим, если бы не родился в древнейшем городе России, в городе, ставшим плотом, на котором плывёт сквозь время России её душа. (26)На котором спасаются от мора, голода и пожара, не думая о том, чьи деяния принесли это вселенское горе, не испытывая ни злобы, ни ненависти. (27)Я люблю тебя, старый Смоленск, ибо ты – колыбель детства моего.

(28)Образы детства всю жизнь живут в человеке, и – кто знает? – не они ли последними заглядывают в его тускнеющие глаза? (29)Пойте гимны земле вашего Детства, ибо это и есть ваша Родина. (30)Пойте себе, своим детям и детям ваших детей, влюбляя их в то, что они обязаны любить, беречь и защищать пуще собственной жизни.

(По Б. Васильеву)

(1)Когда изучаешь этап за этапом периоды репинского творчества, то всякий раз совершается чудо: художник, к финалу жизни ставший беспомощным, дряхлым стариком, снова и снова встаёт перед тобой силачом и гигантом, легко раскрывающим глубины души человеческой. (2)Недаром на его лучших картинах так часто представлены люди, застигнутые какой-нибудь страшной бедой, испытывающие такие огромные чувства, каких до той поры у них никогда не бывало, чувства, далеко выходящие за пределы ровной, налаженной жизни, будничных, привычных эмоций.

(3)Вообще его реализм был бурным и пламенным. (4)Спокойное изображение мирного, обывательского житья-бытья никогда не привлекало его. (5)Никогда не писал он идиллических сценок из быта обыкновенных людей и людишек.

(6)Вспомните его царя Ивана, только что убившего сына, и Софью после казни стрельцов, и того осуждённого на смерть в картине «Николай Мирликийский», который вытянул шею и с сумасшедшей надеждой глядит на приостановленную казнь товарища… (7)Во всех трёх картинах ничего заурядного, повседневного, мелкого: в них глубочайшие переживания людей, застигнутых внезапной катастрофой.

(8)И вспомните лицо ссыльного в картине «Не ждали». (9)Ссыльный шёл тысячи вёрст и всё думал, как он войдёт в эту комнату, где его семья, его мать, и вот он входит в неё… (10)Только И. Е. Репину дано изобразить, какое у него было в эту единственную секунду лицо, готовое и плакать, и смеяться, лицо, в котором множество выражений, и каждое доведено до предела.

(11)И лицо революционера, приговорённого к виселице (в картине «Отказ от исповеди перед казнью»), – гордое лицо человека, победившего ужас смерти, противопоставившего своим палачам несокрушимую духовную силу.

(12)Все эти катастрофические, чрезмерные чувства – для Репина родная стихия. (13)Лишь такому гиганту, как он, было под силу воплотить их в искусстве.

(14)И, что всего замечательнее, он изображал их без всякого внешнего пафоса, без театральных эффектов и преувеличенных жестов. (15)Его Софья, например, в самый разгар катастрофы, разрушившей всю её жизнь, просто стоит и молча глядит перед собой, и всё же в этой обыкновеннейшей позе – высшее напряжение отчаяния, гнева и такого пылания души, какого не погасить даже смертью. (16)Она не изливается в проклятьях, не мечется по своей келье-тюрьме, она просто стоит и молчит, и в этой ненависти художника к внешним эффектам – национальное величие Репина.

(17)Репин не был бы русским гением, если бы даже в изображении наиболее патетических чувств не оставался предельно простым, чуждым всякой позе и фразе.

(18)В его картине, изображающей смертника, который отказался от исповеди, тоже никакого театрального жеста. (19)Смертник просто сидит на койке, запахнувшись в арестантский халат, и, чтобы не соблазниться каким-нибудь напыщенным жестом, Репин спрятал ему руки в рукава, отняв у себя, казалось бы, наиболее сильное средство для выражения человеческих чувств.

(20)Именно благодаря такому отсутствию внешних эффектов эти огромные чувства выражены здесь с истинно репинской силой – чувства испепеляющего презрения к врагу и морального триумфа над смертью.

(21)Репин в своей статье о художнике В. Серове прославлял особый, скрытый, непоказной героизм, свойственный русской душе. (22)Это коренное народное качество, выразившееся в русском искусстве суровым отказом от всякой напыщенной фальши, составляет одну из главнейших особенностей репинской живописи.

(По К. Чуковскому)

(1)Если бы из всех мелких рассказов многотомного собрания сочинений А. Чехова вдруг каким-нибудь чудом на московскую улицу хлынули все люди, изображённые там, все эти полицейские, акушерки, актёры, портные, арестанты, повара, богомолки, педагоги, помещики, архиереи, циркачи, чиновники всех рангов и ведомств, крестьяне северных и южных губерний, генералы, банщики, инженеры, конокрады, монастырские служки, купцы, певчие, солдаты, свахи, фортепьянные настройщики, пожарные, судебные следователи, дьяконы, профессора, пастухи, адвокаты, то произошла бы ужасная свалка, ибо столь густого многолюдства не могла бы вместить самая широкая площадь. (2)В его творчестве – многотысячная человеческая галерея: портреты, лица, характеры, судьбы. (3)Чехов сумел гениально очеловечить даже Каштанку, «помесь таксы с дворняжкой», и увековечить её. (4)Его персонажи с нами с самого детства, иные стали нарицательными, а их фразы – расхожими: Ванька Жуков, написавший горькое письмо «на деревню дедушке»; унтер Пришибеев; «злоумышленник», отвинчивавший гайки с рельсов для рыболовных грузил; «Анна на шее»…

(5)Не верится, что все эти толпы людей, кишащие в чеховских книгах, созданы одним человеком, что только два глаза, а не тысяча глаз с такой нечеловеческой зоркостью подсмотрели, запомнили и запечатлели навек всё это множество жестов, походок, улыбок, физиономий, одежд, поступков, характеров и что не тысяча сердец, а всего лишь одно вместило в себе боли и радости этой громады людей.

(6)И как весело Чехову было с людьми, которых он любил! (7)А полюбиться ему было нетрудно, так как, хотя он был беспощадно насмешлив и каждого, казалось бы, видел насквозь, он при первом знакомстве с человеком почти всегда относился к нему с полной доверчивостью, и так неистощима была его душевная щедрость, что многих людей он был готов наделять богатствами своей собственной личности. (8)И потому в его письмах мы так часто читаем: «славный малый», «душа-человек», «великолепный парень», «симпатичный малый и прекрасный талант», «милый человечина, тёплый», «семья великолепная, тёплая, и я к ней сильно привязался», «чудное, в высшей степени доброе и кроткое создание», «она так же хороша, как и её братья, которые положительно очаровали меня», «человечина хороший и не без таланта», «такая симпатичная женщина, каких мало»…

(9)Необыкновенно скорый на знакомства и дружбу, Чехов в первые же годы своей жизни в Москве перезнакомился буквально со всею Москвой, со всеми слоями московского общества, а заодно изучил и Бабкино, и Чикино, и Воскресенск, и Звенигород, и с гигантским аппетитом глотал все впечатления окружающей жизни.

(10)И поэтому в молодых его письмах мы постоянно читаем: «был сейчас на скачках…», «хожу в гости к монахам…», «уеду на стеклянный завод…», «буду всё лето кружиться по Украине и на манер Ноздрёва ездить по ярмаркам…», «пел с двумя оперными басами…», «бываю в камере мирового судьи…», «видел, как в битком набитой бильярдной два жулика отлично играли в бильярд…»…

(11)Без этой его феноменальной общительности, без этой постоянной охоты общаться с любым человеком, без этого жгучего его интереса к биографиям, нравам, разговорам, профессиям сотен и тысяч людей он, конечно, никогда не создал бы той грандиозной энциклопедии русского быта восьмидесятых и девяностых годов, которая называется рассказами Чехова.

(По К. Чуковскому)

(1)Он был гостеприимен, как магнат. (2)Хлебосольство у него доходило до страсти. (3)Стоило ему поселиться в деревне, и он тотчас же приглашал к себе кучу гостей. (4)Многим это могло показаться безумием: человек только что выбился из многолетней нужды, ему приходится таким тяжким трудом содержать всю семью – и мать, и брата, и сестру, и отца; у него нет ни гроша на завтрашний день, а он весь свой дом сверху донизу набивает гостями, и кормит их, и развлекает, и лечит!

(5)Страстная любовь к многолюдству сохранилась у Чехова до конца его дней. (6)Уже в последней стадии чахотки, когда он приехал на короткое время в Москву, к нему на квартиру стало стекаться так много народу, что с утра до ночи не было ни минуты свободной.

(7)Без этой его феноменальной общительности, без этой постоянной охоты общаться с любым человеком, без этого жгучего его интереса к биографиям, нравам, разговорам, профессиям сотен и тысяч людей он, конечно, никогда не создал бы той грандиозной энциклопедии русского быта восьмидесятых и девяностых годов, которая называется мелкими рассказами Чехова. (8)Если бы из всех этих мелких рассказов, из многотомного собрания его сочинений вдруг каким-нибудь чудом на московскую улицу хлынули все люди, изображённые там, произошла бы ужасная свалка, ибо столь густого многолюдства не могла бы вместить и самая широкая площадь.

(9)Не верится, что все эти толпы людей, кишащие в чеховских книгах, созданы одним человеком, что только два глаза, а не тысяча глаз с такою нечеловеческой зоркостью подсмотрели, запомнили и запечатлели навек всё это множество жестов, походок, улыбок, физиономий, одежд и что не тысяча сердец, а всего лишь одно вместило в себе боли и радости этой громады людей.

(10)И как весело ему было с людьми! (11)С теми, кого он любил. (12)А полюбиться ему было нетрудно, так как, хотя он был человек беспощадно насмешливый и каждого, казалось бы, видел насквозь, он при первом знакомстве с людьми почти всегда относился к ним с полной доверчивостью, и так неистощима была его душевная щедрость, что многих людей он был готов наделять богатствами своей собственной личности.

(13)Всех изумляла тогда именно эта свобода и лёгкость, с которой бьющая в нём через край могучая энергия творчества воплощалась в несметное количество бесконечно разнообразных рассказов. (14)С самой ранней юности, лет десять-двенадцать подряд, Чехов работал, как фабрика, не зная ни минуты простоя, выбрасывая горы продукции, и, хотя среди этой продукции на первых порах было немалое количество брака, в скором времени Чехов, нисколько не снижая своих темпов, стал выпускать, как будто по конвейеру, бесперебойно, один за другим, целые десятки шедевров, написанных с такой виртуозностью, что иному понадобилось бы на каждый из них никак не меньше полугода работы. (15)А он создавал их без натуги, чуть ли не ежедневно, один за другим.

(16)Через столько мировых катастроф, через три войны, через три революции прошла эта юмористика Чехова. (17)Сколько царств рушилось вокруг, сколько отгремело знаменитых имён, сколько позабыто прославленных книг, сколько сменилось литературных течений и мод, а эти чеховские однодневки как ни в чём не бывало живут и живут до сих пор.

(По К. Чуковскому)

(1)Скульптор Этьен Морис Фальконе приехал в Россию в 1766 году по рекомендации философа Дидро. (2)Тот считал Фальконе лучшим скульптором Франции и полагал, что именно он сможет осуществить грандиозный замысел императрицы – поставить памятник великому государю Петру I. (3)Но, представив на суд Екатерины II модель будущего монумента, Фальконе по её нахмуренным бровям понял, что не достиг взаимопонимания. (4)Дело в том, что скульптор видел будущий памятник символом самодержавия: Пётр I должен стоять на высокой колонне посреди площади, чтобы все проходящие снимали перед ним шляпы. (5)Но Екатерина хотела иного. (6)«Русскому императору не нужно, чтобы перед ним снимали шляпу, как перед простым бюргером! – вспыхнула Екатерина. – Пётр был реформатором, полководцем, любимцем Фортуны. Он должен предстать перед подданными на коне, как римский император!»

(7) Фальконе был поражён замыслом императрицы. (8)Эта властительница знает, чего хочет! (9)Теперь и скульптор понимал, что его замысел был вовсе не хорош. (10)Может, в каком-нибудь европейском городе зеваки и пришли бы в восторг от такой идеи, но не в бурном, динамичном, непредсказуемом Петербурге. (11)Здесь всё огромное, шумное и грандиозное, как стихии природы. (12)Конечно, Екатерина права: Пётр был дерзким реформатором, обладал железной волей, построил не только этот город, но и поднял всю страну. (13 Однако как изобразить это?..

(14)Ночью Фальконе проснулся от того, что огромная белая луна заглядывала в окно. (15)Он забыл задёрнуть и шторы, и полог кровати. (16)В воображении снова ожила призрачная картина: могучий всадник поднимает на дыбы громадного коня. (17)Вот так когда-то Пётр Великий поднял на дыбы всю старую Русь. (18)Вот таким его и надо изваять – в едином порыве, едином движении. (19)И пусть царь не держит никакого жезла – напротив, пусть огромная и мощная рука Петра-защитника прикрывает город от всех напастей.

(20)А постамент?.. (21)Фальконе словно прозрел: никаких колонн! (22)Постаментом должен быть огромнейшая глыба, ведь само имя «Пётр» в переводе с греческого означает «камень». (23)И камень этот должен быть похож на вершину скалы или на гребень могучей невской волны.

(24)Вскоре нашли мощный, грубый, полный природной силы гранит в деревне Конная Лахта под Петербургом. (25)Осенью 1768 года крестьянин Семён Вишняков сообщил, что в окрестностях деревни лежит гранитная глыба, на которую, по преданию, во времена Северной войны поднимался сам Пётр Великий, чтобы осмотреть местность. (26)Неожиданно началась гроза, в каменную скалу ударила молния. (27)Однако государь не пострадал. (28)С тех пор глыбу и величают «Гром-камень».

(29)Государыня пришла в восторг, увидев готовый памятник. (30)Мастер виртуозно преодолел все технические сложности: его конь, поднявшийся на дыбы, имел всего две точки опоры, а остальные скульптор провёл через хвост коня и змею, которую конь топчет. (31)Такое решение было новым, уникальным. 

(32)А бронзовый всадник, которого, с лёгкой руки А. С. Пушкина, стали называть «Медным», стоит, возвышаясь над своим великим городом. (33)Одни считают его виноватым в бедах Петербурга. (34)Другие верят: он защитник города. (35)Но все сходятся в одном: пока стоит над Невой Медный всадник, Петербург будет жить. (36)Недаром же монумент не эвакуировали из города даже во время Великой Отечественной войны. (37)Вместе с жителями Ленинграда он пережил блокаду. (38)Когда памятник освободили от укрывавших его мешков с песком, на камне увидели нарисованную мелом медаль «За оборону Ленинграда». (39)Великий Пётр защищал свой великий город. 

(По Е. Коровиной)

(1)Певцов было десять человек, только десять. (2)Все в одинаковых чёрных концертных костюмах, белых манишках. (3)И ни тебе инструментов, ни микрофонов, ни эстрадных звукоусилителей и никаких, конечно, световых манипуляторов - просто в зале несколько приглушили свет.

(4)И хотя я был уверен, что сюда собрались слушатели, имеющие представление, что такое капелла, мне стало страшно за певцов. (5)Молодёжь наша привыкла к электронному громогласию, а они - как безоружные солдаты на поле боя. 

(6)Певцы стали плотно плечом к плечу, образовав небольшое полукружие. (7)Лица их были спокойны и сосредоточенны. (8)И все они почему-то казались похожими друг на друга. (9)Возможно, потому, что в этот час ими владела общая забота, общая готовность, единый душевный порыв.

(10)И вот по кивку стоящего справа, видимо, ведущего в группе, они запели. (11)И голоса взлетели...

(12)3ал был покорён, зачарован, повергнут в раздумье; каждому представился случай самому примкнуть к тому, что веками слагалось в трагических заблуждениях и озарениях разума. (13)И в то же время воображение увлекало каждого в тот неясный, но всегда до боли желанный мир, слагающийся из собственных воспоминаний, грёз, тоски, укоров совести, из утрат и радостей, изведанных человеком на его жизненном пути. 

(14)Я не понимал и, по правде говоря, не очень и желал понимать, что происходило со мной в тот час, что приковало мои мысли, чувства с такой неотразимой силой к этим десятерым певцам, но гимны, которые они распевали, словно исходили от меня, от моих собственных побуждений, от накопившихся болей, тревог и восторгов, до сих пор не находивших во мне выхода, и, освобождаясь от них и одновременно наполняясь новым светом и прозрением, я постигал благодаря искусству этих певцов изначальную сущность музыки.

(15)Когда открытие делаешь для себя, всё в тебе согласно и наступает просветление души. (16И на той волне нахлынувшего просветления подумалось вдруг: откуда всё это в человеке - музыка, песни, молитвы, какая необходимость была и есть в них?

(17)Возможно, от подсознательного ощущения трагичности своего пребывания в круговороте жизни, когда всё приходит и всё уходит, вновь приходит и вновь уходит, и человек надеется таким способом выразить, обозначить, увековечить себя. (18)Ведь когда через миллиарды лет планета наша умрёт, померкнет, какое-то мировое сознание, пришедшее из других галактик, должно непременно услышать среди великого безмолвия и пустоты нашу музыку и пение. (19)Жить после жизни — вот что неистребимо вложено в нас от сотворения! (20)Как важно осознавать, как необходимо человеку быть уверенным в том, что такое продление себя возможно в принципе. (21)Наверно, люди додумаются оставить после себя какое-то вечное автоматическое устройство, некий музыкальный вечный двигатель, — это будет антология всего лучшего в культуре человечества.

(22)Жизнь, смерть, любовь, сострадание и вдохновение — всё будет сказано в музыке, ибо в ней, в музыке, мы достигли наивысшей свободы, за которую боролись на протяжении всей истории, начиная с первых проблесков сознания в человеке, но достичь которой нам удалось лишь в ней. 

(По Ч. Айтматову)

(1)Можно по-разному определять цель своего существования, но цель должна быть — иначе будет не жизнь, а прозябание. (2)В жизни каждого человека должно быть одно правило, в его цели жизни, в его принципах жизни, в его поведении: надо прожить жизнь с достоинством, чтобы не стыдно было вспомнить.

(3)Достоинство требует доброты, великодушия, умения не быть узким эгоистом, быть правдивым, хорошим другом, находить радость в помощи другим. (4)Ради достоинства жизни надо уметь отказываться от мелких удовольствий и крупных тоже... (5)Уметь извиняться, признавать перед другими ошибку - лучше, чем юлить и врать.

(6)Обманывая, человек прежде всего обманывает самого себя, ибо он думает, что успешно соврал, а люди поняли и из деликатности промолчали. (7)Однако враньё всегда видно. (8)Особое чувство подсказывает людям, врут им или говорят правду. 

(9)В жизни есть какой-то уровень счастья, от которого мы ведём отсчёт, как ведём отсчёт высоты от уровня моря. (10)Задача каждого человека - и в крупном, и в малом повышать уровень счастья в жизни. (11)Безусловно, личное счастье не остаётся вне этих забот. (12)Но главным образом нужно заботиться об окружающих, о тех, кто ближе к вам, чей уровень счастья можно повысить просто, легко, без забот. (13)А кроме того, это значит повышать уровень счастья своей страны и всего человечества в конце концов.

(14)Способы различные, но для каждого что-то доступно. (15)Если недоступно решение государственных вопросов, которое всегда повышает уровень счастья, если они мудро решаются, то повысить этот уровень счастья можно в пределах своего рабочего окружения, в пределах своей школы, в кругу своих друзей и товарищей. (16)У каждого есть такая возможность.

(17)Жизнь - это прежде всего творчество, но это не значит, что каждый человек, чтобы жить, должен родиться художником, балериной или учёным. (18)Творчество тоже можно творить. (19)Можно творить просто добрую атмосферу вокруг себя, как сейчас выражаются, ауру добра. (20)Вот, например, в общество человек может принести с собой атмосферу подозрительности, какого-то тягостного молчания, а может внести радость, свет.

(21)Так что жизнь - это и есть вечное созидание. (22)Человек рождается и оставляет по себе память. (23)Какую он оставит о себе память? (24)Об этом нужно заботиться не только с определённого возраста, но, я думаю, с юности. (25)И очень важно, какую память он о себе оставляет.

(По Д.С. Лихачёву)

(1)Чем поражает Джоконда? (2)Сложностью выражения, глубиной душевной жизни, обнаруживающей себя в многозначной полуулыбке, взгляде, погружённом вдаль, но готовом откликнуться сиюминутности. (3)Разве можно сказать, что Мона Лиза безукоризненно красива? (4)У самого Леонардо есть на полотнах женщины куда красивей (хотя бы эрмитажная «Мадонна Литта»), но манит, притягивает, сводит с ума поэтов, вдохновляет музыкантов, пленяет сложные и простые души бессмертная Джоконда - в ней явлен не холодный, обобщающий тип красоты, а горячая, пульсирующая, бездонная жизнь единственной души. (5)Человеку, сказал Паскаль, по-настоящему интересен только человек. (6)И потому над тайной Джоконды, тайной вполне реальной женщины, жившей в нашем мире, а не на Олимпе и не в горних высях, флорентийской гражданки, жены купца Джокондо не устают биться поколение за поколением. 

(7)Словами красоту не передашь. (8)Это прекрасно знал Лев Толстой. (9)В полушутливом споре с Тургеневым и Дружининым, кто лучше опишет красоту женщины, он перечеркнул прямолинейные описания своих соперников одной-единственной фразой из Гомера: «Когда Елена вошла, старцы встали». (10)Умно, дерзко, лукаво, но вместе с тем Толстой как бы расписывается в бессилии выразить словами живую красоту женщины. (11)Впрочем, это не мешало ни ему самому, ни его литературным собратьям создавать пленительные женские образы. (12)Разве мы сомневаемся в зрелой красоте Анны Карениной, или девичьей - Наташи Ростовой, или романтической - Татьяны Лариной? (13)А между тем Пушкин не дал её портрета. (14)Ведь нельзя же считать портретом: «Татьяны бледные красы и распущенные власы». (15)А ведь всего-то сказано, что «всё тихо, просто было в ней». (16)Чего же достигает Пушкин такой зримости образа, ставшего символом русской женской красоты - физической и духовной? (17)Колдовством рассеянных по роману легких мазков чарующей авторской интонацией, исполненной нежности и уважения, и чем-то вовсе неуловимым, что принадлежит тайне гения.

(18)Бездушная, внешняя красота - ничто, ценна лишь красота, светящаяся изнутри, она озаряет мир добром, возвышает самого человека и укрепляет веру в будущее. 

(19)Как хорошо сказал великий педагог К. Ушинский: «Всякое искреннее наслаждение изящным само по себе источник нравственной красоты». 

(По Ю. Нагибину)