ЕГЭ (задание 26)

(1)Многие ребята спрашивают: откуда вообще появились разные правила поведения? (2)Никто этих правил из головы не выдумывал. (3)Они создавались в народе постепенно и возникали отнюдь не случайно.

(4)Сейчас, например, даже в артелях лесорубов не приходится есть из общего котла, да ещё помнить, чтобы не съесть больше соседа. (5)Так что поговорка «Раньше батьки с ложкой не суйся» нынешним ребятам, пожалуй, и непонятна. (6)Возникла эта поговорка в давние времена, когда в крестьянских семьях все ели щи из одной миски. (7)Щи обычно бывали «пустые», без мяса, но в праздники в них иной раз были накрошены кусочки говядины. (8)И в этих случаях полагалось сначала всем обедающим хлебать одну жижу и лишь после того, как отец первым зачерпнёт со дна мясо, разрешалось «таскать» кусочки и остальным.

(9)И сейчас существуют правила, каких не знали в старину. (10)Например, скажем, что невежливо стоять у дверей вагона, если не собираешься выходить на следующей остановке.

(11)Но каких правил поведения ни коснись, в главном они всегда об одном: уважай окружающих, считайся с ними. (12)Ведь строго соблюдая правила поведения, ты будешь хорошим товарищем всем, кто общается с тобой в семье, в школе, на отдыхе.

(13)Сколько раз ты, наверное, слышал: «Сними шапку, если в комнату вошёл!»

– (14)А зачем её снимать, шапку? – думал ты с досадой. – (15)И откуда взялось такое правило?..

(16)Ты, конечно, очень удивился бы, встретив на улице человека, одетого в костюм из… листового железа: шапка железная, куртка железная, брюки железные, сапоги железные и даже рукавицы железные. (17)Речь идёт о рыцарских латах, которые теперь можно увидеть только в музее.

(18)Но тысячу лет назад такие доспехи надевали не только готовясь к бою, но и собираясь в любую поездку. (19)Потому что путешествовать в те времена было намного опаснее, чем теперь. (20)По дорогам скитались в поисках добычи бродяги, в лесах укрывались шайки разбойников. (21)Да и при любом споре того и гляди получишь удар копьём или мечом. (22)Люди постоянно ходили вооружёнными, а уезжая из дому в дальний путь, надевали на себя кольчугу, тяжёлые латы, голову прятали под железный шлем.

(23)Но вот на пути дом, где живёт добрый человек. (24)И переступая порог этого дома, странствующий рыцарь обязательно снимает свой шлем и несёт его в руке. (25)«Я тебя не опасаюсь, – говорит он этим жестом хозяину, – видишь, моя голова открыта. (26)Я тебе доверяю. (27)Ты хороший человек, не грабитель и не предатель, удар исподтишка не нанесёшь». (28)Эти времена давно прошли. (29)Но обычай – входя в комнату, снимать шапку – остался. (30)Остался потому, что это хороший обычай. (31)Снимая шапку, ты показываешь хозяевам, что уважаешь дом, в который вошёл, уважаешь живущих в нём людей, веришь в их порядочность, в хорошее отношение к тебе. (32)И это им, конечно, приятно.

(33)С тех же давних времён идёт обычай: здороваясь, снимать перчатку с правой руки. (34)Сняв рукавицу, человек показывал встречному, что в его ладони не спрятано оружие. (35)Кроме того, в железной рыцарской рукавице не так-то легко было пожать протянутую руку.

(36)А сейчас ты снимаешь варежку из внимания к товарищу? (37)Ведь ты надел её для того, чтобы предохранить пальцы и ладонь от холода. (38)Зачем же заставлять приятеля её касаться? (39)Лучше дай ему пожать твою тёплую дружескую руку.

(40)Главное, что отличает человека высокой культуры, – уважение к окружающим, внимание к каждому, кто рядом с тобой, внутреннее благородство в любом, даже самом незначительном поступке.

(По А.А. Дорохову*)
* Алексей Алексеевич Дорохов (1902 - 1981) – русский советский писатель,
журналист, критик, автор научно-популярных книг.

(1)То, чего нам так не хватает...

(2)А не хватает нам любви к детям. (3)Не хватает самоотверженности − родительской, педагогической. (4)Не хватает сыновней, дочерней любви.

(5)Есть простая поговорка: как аукнется, так и откликнется. (6)Сколько положишь, столько и получишь. (7)Верные вроде бы формулы. (8)Только если следовать лишь им, добьёшься одного воспроизводства. (9)Для сеятеля это просто беда, когда зерна он снимет ровно столько же, сколько посеял. (10)Пахарь должен получить прибавку, только тогда он выживет, прокормит свою семью.

(11)Так же точно и общество должно бы существовать. (12)Прогресс состоит из прибавок, которые дают поколения, «посеянные» их родителями и наставниками. (13)Конечно, прибавки эти есть, но в каких пространствах? (14)В пространстве человеческих знаний, конечно. (15)В области технологий. (16)А как с духовностью? (17)Увы, в этой тонкой сфере воспроизводства мы радуемся даже простому отклику на ауканье.

(18)И слишком часто замечаем простые потери: не больше, нет, а меньше становится доброты, милосердия. (19)Отношения между самыми добрыми вроде бы людьми теперь грубее и жёстче. (20)Исполнение долга в межчеловеческих отношениях уступает служебным обязанностям − там человек и обязательнее, и профессиональнее. (21)А любовь к детям стала напоминать любовь к собственному имуществу. (22)Впрочем, имущество порой дороже людей. (23)Что может быть печальней и горше!

(24)Давно замечено: и лучшие, и худшие стороны человека выявляет беда. (25)Януш Корчак не только последние часы и минуты своего бытия, когда вместе с детьми принял мученическую смерть в фашистской газовой камере, но и всю предыдущую жизнь стоял рядом с бедой, точнее, жил в её гуще, работая с детьми-сиротами. (26)Сиротство, эта библейски древняя форма человеческого одиночества, требует сострадания и соучастия, самоотверженной и терпеливой любви настоящих гуманистов. (27)Януш Корчак первый из них, и первенство это измерено мерой его выбора, мерой честности. (28)Мера эта − смерть.

(29)Не только поляки чтут выбор своего бессмертного учителя. (30)Его имя внесено в святцы и мировой педагогики, и элементарной человеческой порядочности. (31)И именно в его устах, под его пером в высшей степени правомерно звучит дидактическое, даже назидательное наставление: как любить детей. (32)Книга «Как любить ребёнка» Януша Корчака − своеобразный манифест гуманизма. (33)Нестареющий завет, переданный в наши и грядущие времена из времён, как будто от нас удалённых и в то же время совершенно похожих, потому что речь идёт о любви к детям, а это ценность постоянная.

(34)Духовный комфорт делает человека толстокожим, совершает в его сознании странные подвижки, когда ценности мнимые застят свет, а ценности подлинные уходят на второй план. (35)Каждому рано или поздно воздаётся по заслугам, но часто − слишком поздно, когда ничего не исправишь, и в этом истоки многих человеческих драм. (36)Те, кто воображает, будто доброта и любовь малозначимые, второстепенные качества, которые не помогают, а, напротив, даже вредят, допустим, при достижении карьеры, бывают наказаны на краю этой карьеры, а ещё чаще − на краю собственной жизни − нелюбовью и недобротой своих же близких и в первую очередь детей. (37)И пусть же всякий, кто спохватится и заторопится вперёд от нелюбви к любви, от недоброты к доброте, припадёт как к чистому итогу − к этой последней заповеди Януша Корчака.

(По А. Лиханову)*
* Альберт Анатольевич Лиханов (1935-2021) —
советский и российский писатель, общественный деятель,
лауреат многочисленных Международных премий 

(1)Что такое воспитанность?

(2)Толковые словари разъясняют: умение вести себя в обществе. (3)Но это не только умение, это и желание выполнять те обязанности, которые вытекают из отношений между людьми. (4)А главная обязанность любого человека – вести себя наиболее благоприятно по отношению к другим, к обществу.

(5)Воспитанность – это прежде всего человечность. (6)Это способность быть среди людей человеком. (7)Простота, скромность, внимание и уважение к людям – все эти прекрасные черты свидетельствуют об огромной внутренней культуре, душевной чистоте, которые и являются основой воспитанности.

(8)Воспитанность – это в конечном счёте внутренняя интеллигентность. (9)А.П. Чехов писал: «Какое наслаждение уважать людей». (10)Но чтобы испытывать это наслаждение, надо уметь уважать. (11)Проявлять к другому человеку доброту и сердечность, уступить в автобусе место пожилому, прийти на помощь слабому, женщине – это законы нашей нравственности. (12)Безнравственное поведение происходит от недостатка воли, желания чаще, чем от недостатка знаний…

(13)Человек в общественном транспорте сплёвывает на пол шелуху от семечек… (14)Начальник с высокомерием обращается к подчинённому… (15)Распоясавшийся хулиган сквернословит на улице… (16)Разве скажешь о них, что они просто не умеют себя вести, не знают, что хорошо, а что плохо? (17)Знают! (18)Здесь уже налицо не невоспитанность, а обычная распущенность.

(19)А.П. Чехов писал О.Л. Книппер: «Ты пишешь, что завидуешь моему характеру. (20)Должен сказать, что от природы характер у меня резкий, я вспыльчив и прочее… но я привык держать себя, ибо распускать себя порядочному человеку не подобает». (21)Подлинно воспитанный человек – это тот, кто ценит человеческое достоинство не только в себе, но и в равной степени в других. (22)Однажды я прочла такой рассказ. (23)В Париже в Лувр по утрам приходили обездоленные и нищие, становились к отоплению, отогревались. (24)Стояла там старушка, рядом художница работала над копией. (25)Художница встала, принесла стул и поставила его старухе. (26)Та низко-низко поклонилась и села. (27)Эту сцену наблюдали мать и мальчик лет восьми. (28)Мать что-то шепнула ему. (29)Он подошёл к художнице, сказал: «Мерси, мадам» – и со счастливым лицом вернулся к матери.

(30)Меня увлекло в этом рассказе всё: и поведение художницы и матери, и счастье мальчика от своего участия в красивом человеческом поступке, счастье от своей общности с хорошими людьми. (31)Слабому помогли, сильный должен приходить на помощь слабому – это великодушие, подлинное благородство, которое является основой воспитанности. (32)Эти качества мы должны вносить в обыденную жизнь.

(33)Жизнь даёт немало поводов к раздражению по пустякам. (34)Ничего не стоит обидеть человека в автобусной толкучке, в очереди в магазине… (35)Если не сдержался по ничтожному поводу, задел обидным словом человека, значит, унизил не только его, но и себя самого – что-то потерял в себе, стал беднее.

(36)Бывает и так: все люди вокруг умные, симпатичные, хорошие, друг друга знающие. (37)Собрались по-дружески поговорить, а разговора не получается. (38)Говорят все разом, шумно и с увлечением и совсем не слушают собеседника. (39)И вянет беседа, и уже нет того благодатного общения, которое так обогащает.

(40)Бывает, что мы навязываем своё мнение упорно, даже грубо, совершенно не интересуясь возражением. (41)А надо выслушать; убеждая, не навязывать своего мнения. (42)Этого требует культура взаимоотношений. (43)Хорошо сказал Расул Гамзатов:
Уважай чужое мненье,
Но, достойный мудреца,
Сам высказывай сужденье
Лишь от первого лица.

(44)Уважение к другим – это прежде всего строгость к самому себе. (45)Скромность в поведении, простота, сдержанность в проявлении чувств на людях, терпимость к мнению собеседника, великодушие по отношению к слабостям других. (46)Воспитанный человек придёт на встречу в точно назначенное время, обратит назревающий конфликт в шутку, а не пойдёт на скандал, не унизит себя и другого недоверием.

(47)В основе всех этих столь высоких моральных качеств лежит уважение к человеку…

(По С.В. Гиацинтовой*)
* Софья Владимировна Гиаци́нтова (1895–1982) – советская актриса,
театральный режиссёр, педагог.

(1)В один прекрасный день мы – пять девочек – карабкаемся на Замковую гору. (2)В руках у нас большие пёстрые букеты разноцветных опавших листьев – больше всего кленовых.

(3)Вдруг из-за обломков стены слышен мужской голос, глубокий, странно-певучий, полный страстного чувства. (4)Мы словно окаменели. (5)Нас захватило дыхание большой любви, о которой почти поёт голос за стеной, читающий письмо Евгения Онегина.

(6)Только мы двинулись – из-за стены опять раздаётся тот же голос. (7)Теперь он читает – я узнаю с первых слов – монолог Чацкого из «Горя от ума». (8)Он читает всё так же певуче – ну совсем поёт! – но с гневом, с яростью оскорблённого чувства…

(9)Не сговариваясь, мы выбегаем из-за стены: мы хотим увидеть того, кто прочитал, почти пропел нам эти отрывки из Пушкина и Грибоедова.

(10)Мы выбежали – смотрим во все глаза: никого! (11)Ни Онегина, ни Чацкого… (12)Нет, впрочем, какой-то человек очень робко и застенчиво жмётся к тому обломку стены, из-за которой мы только что слушали чудный голос. (13)Это юноша лет шестнадцати-семнадцати, на нём старенькая, поношенная ученическая шинель, только пуговицы уже не форменные – значит, бывший ученик.

(14)Мы идём к нему, всё еще заворожённые тем, что слышали; нам не верится, что невидимый чтец – этот нескладный парень в обшарпанной бывшей ученической шинели. (15)Но он смотрит на нас – у него прекрасные глаза, необычно удлинённые к вискам, с глубоким, умным взглядом, – и мы понимаем: да, это он сейчас читал!

(16)Мы протягиваем ему свои пёстрые осенние букеты из листьев всех расцветок.

(17)Юноша очень смущён.

– (18)В-в-вы эт-то м-м-мне? (19)Ч-ч-что вы? (20)З-за что?

(21)Очень странно слышать: тот же голос – и так сильно заикается!

– (22)Нет, нет, пожалуйста, возьмите! – просим мы его хором.

(23)Юноша застенчиво пожимает плечами. (24)Потом берёт наш букет и улыбается нам хорошей, дружелюбной улыбкой:
– С-с-п-п-пасибо!

(25)И, неловко поклонившись, он быстро уходит, прижимая к груди наши смешные букеты из листьев. (26)Вот его шинель мелькнула в густой щётке кустов калины, вот он уже спускается с горы – исчез из виду.

(27)Теперь я знаю: юноша в затасканной ученической шинели был Илларион Певцов. (28)Он был тяжёлый и, как все считали, неизлечимый заика. (29)А он мечтал стать актёром! (30)И у него в самом деле был талант! (31)Он уходил за город, в лес, взбирался на горы; там он декламировал, читал монологи, отрывки из пьес. (32)Над ним насмехались, считали его полоумным. (33)Но он превозмог непреодолимое, он сделал невозможное: через пятнадцать – двадцать лет после этой нашей встречи с ним на Замковой горе он стал одним из самых замечательных русских актёров. (34)Бывали и у него срывы, полосы, когда он не мог играть, потому что лишался силы управлять своей речью и побеждать её недостаток. (35)И всё же он не отчаивался, у него не опускались руки!

(36)Когда я думаю о людях сильной воли, сильной страсти к искусству, я всегда вспоминаю его – чудесного актёра Иллариона Певцова. (37)И мне приятно думать, что наши смешные попугайно-пёстрые букеты из осенних листьев были, может статься, первыми цветами, поднесёнными ему на трудном, но победном пути.

(По А.Я. Бруштейн*)
*Александра Яковлевна Бруштейн (1884-1968) —
русская советская писательница, драматург

(1)В обед я сидел у окна в нашей избе и поджидал Серёжку с Лёшкой. (2)Они должны были принести из кухни щи. (3)Я сидел у окна, смотрел на деревенскую улицу, лежавшую передо мной, и думал, что, слава богу, наша работа подошла к концу. (4)Было приятно видеть бесконечную ровную линию наших контрэскарпов, их трёхметровую ширину и страшную глубину, их насыпи и зализанные закраины – работа была отличная, мы сознавали это и гордились своим трудом. (5)Всё это было ещё более приятно вот почему: шли усиленные разговоры о том, что сюда со дня на день придут наши части и встанут здесь что есть мочи защищать Москву. (6)Здесь, у сделанных нами рубежей. (7)Да, время приходить нашим, самое время!

(8)В эту минуту я увидел, что через мостик, осторожно ступая, идёт Лёшка, держа в одной руке дымящиеся котелки, а другой прижимая к груди полкирпичика хлеба. (9)Я вышел к нему навстречу и помог донести котелки. (10)Мы поставили еду на стол, положили по углам алюминиевые ложки.

(11)Я сказал:
– А Серёжка где?

(12)Лёшка мотнул головой.

– (13)Следом идёт.

(14)За окном послышался треск моторов. (15)Я кинулся к окну. (16)По улице шла танкетка, за ней другая, за той третья. (17)Я обернулся к Лёшке и сказал, улыбаясь:
– Ну, кажется, наши пришли!

(18)Лёшка тоже прильнул к окошку. (19)Теперь уже было лучше видно, первая танкетка подошла ближе к нам. (20)Вдруг она остановилась, не дойдя до избы метров пятнадцать, и развернулась. (21)Из короткого ствола её пушки вылетел белый дымок, раздался выстрел, и возле красного флага нашего штаба на той стороне взлетели кверху щепки, пыль и дым. (22)В эту страшную минуту мы увидели чёрный крест на боку танкетки. (23)Всё это происходило очень быстро и не сразу дошло до сознания. (24)Из-за танкетки вышел длинный фриц. (25)Он двигался в сторону нашей избы. (26)Через его плечо неряшливо висел автомат. (27)Мы замерли. (28)Фашист шёл к нам. (29)Навстречу ему бежал через мост Серёжа Любомиров. (30)Он что-то кричал скривлённым набок ртом и бежал на немца, высоко замахнув через правое плечо лопату. (31)Немец остановился и смотрел на него – глаза его ничего не выражали, они были тусклые, задёрнутые плёнкой, как на плавленом олове. (32)Видно, не раз уже на него бросались безоружные люди, и немец знал, что ему делать. (33)Он ждал удобного момента.

(34)Серёжка бежал на немца, и, когда он уже почти добежал, тот небрежно шевельнул автоматом. (35)Я услышал очень короткое: та-та. (36)Немец отступал, пятился, а Серёжка всё бежал на него с лопатой, но я уже видел, что Серёжки нет, что это бежит одна неутолимая Серёжкина ненависть, которая не умирает.

(37)Лёшка схватил меня за руку и дёрнул за собой. (38)Мы выбежали на задний двор и легли наземь.

– (39)За огород, – прохрипел Лешка, – под плетень, а там вырвемся.

(40Минут через пятнадцать мы достигли леса и остановились.

(41)Я сказал:
– Откуда, откуда они?

– (42)Десант, верно, – сказал Лёшка. – (43)Перелетел, гад.

(44)Лёшка задёргал губами и заплакал.

– (45)Пойдём, Лёша, – я тронул его за плечо, – надо отходить.

(46)Он пошёл за мной покорно, как мальчик, и огромным, грязным своим кулаком утирал глаза. (47)Надо было спасаться, дорваться до Москвы, получить оружие и вернуться, вернуться во что бы то ни стало! (48)Нельзя было оставлять эти места – в эту землю была вбита наша душа, наша вера в победу, слишком близкие люди остались там за нашими плечами, у домика с красным флагом.

(По В.Ю. Драгунскому*)
*Виктор Юзефович Драгунский (1913-1972) —
русский советский писатель, автор повестей и рассказов, из которых
наибольшую популярность приобрёл цикл «Денискины рассказы»

(1)Я смотрю на папу поражённая – я не понимаю: что он, шутит?

– (2)Укротительница зверей не герой?

– (3)Нет, Саша, не герой.

– (4)Ой, папа, что ты говоришь! (5)Ты вошёл бы в клетку со львами и с тиграми?

– (6)Нет. (7)Не вошёл бы.

(8)Я торжествую:
– Вот видишь! (9)А говоришь: она не герой! (10)А сам не вошёл бы! (11)Значит, боишься?

– (12)Конечно, боюсь. (13)Разве я тебе сказал, что я такой же смелый человек, как эта укротительница? (14)Таких бесстрашных людей, может быть, только одного на тысячи и найдёшь. (15)Но ведь кому нужна эта смелость? (16)Зачем укротительница три раза в день входит в клетку с хищниками? (17)Если бы она, рискуя жизнью, спасла этим кого-нибудь: безоружного человека, ребёнка, ну хоть корову – это было бы геройство! (18)А так – бросать своё мужество на ветер, на потеху ротозеев… (19)Ну подумай сама: в чём тут геройство?

– (20)Знаете что, друзья мои? – вдруг сказал папа. – (21)Если уж зашёл у нас этот разговор, то давайте поговорим о геройстве. (22)Пусть каждый из нас расскажет о каком-нибудь герое, которого он сам знал. (23)Кто первый? (24)Ты, Леночка?

(25)В пылу разговора я и не заметила, как в комнату вошла мама и слушала всё, что мы говорили. (26)Она берёт со своего столика небольшую фотографию в рамочке и подаёт её мне.

– (27)Знаешь, кто это? – спрашивает мама.

– (28)Конечно! (29)Это мой дедушка.

– (30)Да. (31)И мой отец. (32)Он был военный врач. (33)И в приказе военного командования было сказано: «Наградить Семёна Михайловича Яблонкина за самоотверженную подачу помощи раненым под сильным огнём неприятеля». (34)И так четыре раза – после четырёх сражений – награждали моего папу, твоего дедушку!

– (35)«Под сильным огнём неприятеля»? – переспрашиваю я. – (36)Это что значит?

– (37)А то, – поясняет папа, – неприятель палил из пушек, раненые падали, а дедушка твой не сидел поодаль в безопасности, не ждал, пока их принесут к нему. (38)Он был хирург и знал, что важно оказать раненому помощь как можно скорее. (39)Он лез в самый огонь, выносил раненых из боя, перевязывал их тут же, на месте… (40)Смелый был человек дедушка твой Семён Михайлович и герой: сотни жизней спас! (41)Не о себе думал – о людях…

– (42)Папа, а ты когда-нибудь видел героя?

– (43)А как же! (44)Вот три дня назад к нам в госпиталь обожжённого человека привезли. (45)Пожарного. (46)Трёх человек из горящего дома вынес. (47)И тогда вдруг оказалось, что в запертой квартире осталось двое ребят. (48)Дом уже весь пламенем охватило, вот-вот рухнет! (49)Пожарный снова полез в дом, нашёл детей. (50)Выбраться с ними было трудно: внутренняя лестница уже обвалилась – пожарный выбросил детей из окна, а внизу люди их на тюфяк подхватили. (51)А вслед за детьми и пожарный выпрыгнул. (52)Очень тяжёлые ожоги у него…

– (53)Что ж? – обращается папа ко мне. – (54)Вот тебе герой, которого я видел три дня тому назад. (55)Не герой, нет?

– (56)Герой… – соглашаюсь я тихонько. – (57)Герой, да…

(По А.Я. Бруштейн*)
*Александра Яковлевна Бруштейн (1884-1968) —
русская советская писательница, драматург

(1)Коля простоял у двери с дощечкой «Детская музыкальная школа» несколько минут. (2)Интересно всё-таки, почему Лёнин учитель позвал его!

(3)Учитель, объявляющий, кто сейчас будет играть, назвал Лёнину фамилию, и Коля встрепенулся. (4)Ему вдруг стало очень страшно за друга: что, если тот опозорится, забудет? (5)Может, не выучил?

(6)И тут впервые Коля подумал с сожалением: не надо было вчера звать Лёню гулять.

(7)А Лёня уже вышел к роялю и через головы всех посмотрел в конец зала, на Колю…

(8)Коля никогда не думал, что у его друга такие ловкие руки. (9)И как здорово он играет! (10)Дома Коля никогда не слушал его. (11)Если он заставал Лёню играющим, то обычно говорил что-нибудь ядовитое, вроде: «Эх ты, пиликалка!» – и Лёня сейчас же бросал скрипку и уходил с ним по их настоящим, важным мальчишеским делам. (12)А сейчас эти дела уже не кажутся Коле единственно важными на свете. (13)Сейчас он с удивлением и тревогой слушает друга и следит за его ловкими руками…

(14)Но вот Лёня сыграл что-то решительное и громкое и остановился. (15)Закончил? (16)Нет, пианистка заиграла одна, а Лёня стоит, опустив скрипку. (17)Он смотрит в конец зала, но Коля понимает, что сейчас Лёня не видит его. (18)Лёнино лицо строже и спокойнее, чем всегда. (19)Глаза блестят, губы плотно сжаты. (20)Но вот он снова поднял смычок.

(21)Ух, как хорошо он заиграл! (22)Даже мурашки забегали по Колиному телу. (23)И вдруг… что же это, неужели сбился?

(24)Да, Лёня вдруг как-то сбился, оглянулся на пианистку…

– (25)Начни с аккорда, – негромко и спокойно сказал чей-то мужской голос.

(26)«Учитель, наверное», – мелькает у Коли в голове. (27)Он крепко сжал руки, даже зубы стиснул. (28)Как хотелось бы ему сейчас помочь другу выпутаться из беды!

(29)Кажется, всё обошлось. (30)Лёня заиграл снова, пальцы его снова бегают по струнам, только лицо у него уже не такое спокойное.

(31)Но вот он закончил играть, положил скрипку на рояль и сел на своё место, опустив голову.

(32)После концерта к мальчикам неожиданно подошёл высокий загорелый человек, держащийся очень прямо, по-военному, и протянул Коле руку:
– Коля Гриненко?

– (33)Да, – удивлённо ответил Коля, пожимая протянутую ему руку.

(34)Коля увидел, что друг его смутился, но он уже и сам догадался: Лёнин учитель.

– (35)Понравился концерт? – спросил Лёнин учитель.

– (36)Да… – ответил Коля неуверенно.

– (37)А Лёня как играл?

– (38)Хорошо играл! – решительно ответил Коля.

(39)Он подумал: надо защитить Лёню. (40)Может быть, для учителей имеет значение, когда другим нравится?

– (41)Да, неплохо играл, – сказал Лёнин учитель, – но и не совсем хорошо. (42)Работал мало!

(43)Учитель серьёзно посмотрел сначала на Лёню, потом на Колю и вдруг улыбнулся им по-мальчишески, кивнул и отошёл.

(44)Мальчики спустились в раздевалку.

– (45)А учитель у тебя хороший, – вдруг неожиданно для себя сказал Коля.

– (46)Ещё бы! – гордо отозвался Лёня. – (47)Фронтовик!..

(48)Мальчики вышли на улицу. (49)Какой дождь! (50)Льёт прямо как из ведра!

– (51)Подождём здесь, – сказал Лёня и стал под навес.

– (52)Стой-ка, – сказал Коля; он распахнул пальтишко и сунул под него скрипку.

– (53)Да, она дождя не любит, – сказал Лёня.

(54)Он почему-то совсем не удивился поступку друга.

(По Э.М. Эмден*)
*Эсфирь Моисеевна Эмден (1905-1961) —
русская советская писательница, автор книг
для детей, литературный редактор.

(1)Антону пришла в голову изумительная идея: создать ТОИВ, то есть Тайное общество испытания воли. (2)Это случилось после того, как нас исколошматили в Дерюгинском переулке. (3)Антон поправился, и мы решили пойти туда снова. (4)Мы – это Антон, Химиус, Морж, Лёвка Шулепа и я. (5)Но тут встал вопрос о Вадьке Глебове, по кличке Батон, который жил в том переулке. (6)Звать ли его в тайное общество? (7)Когда-то давно он принёс в школу белый батон, сидел на уроке, щипал мякиш и угощал желающих. (8)А желающих было много! (9)Кажется, пустяк: притащил батон, который всякий может купить в булочной за пятнадцать копеек. (10)Но вот никто не догадался, а он догадался. (11)И на переменке все просили у него кусочек, и он всех оделял. (12)Впрочем, не всех. (13)Некоторым он не давал.

(14)Этот Вадька Батон долгое время занимал меня как личность немного загадочная. (15)Почему-то многие хотели с ним дружить. (16)Он был какой-то для всех подходящий. (17)И с теми, и с этими, и не злой, и не добрый, и не очень жадный, и не очень уж щедрый, и не трусливый, и не смельчак, и вроде бы не хитрец, и в то же время не простофиля. (18)Мог дружить с Лёвкой и Манюней, хотя Лёвка и Манюня друг друга терпеть не могли. (19)Был хорош с Антоном, ходил в гости к Химиусу и Лёвке и ладил с дерюгинскими, которые нас ненавидели.

(20)Вот и думали: рассказать ли ему нашу тайну. (21)Шулепа был горячий его защитник. (22)Он говорил, что Батон никогда не предаст. (23)Антон тоже склонялся к тому, чтобы Батона принять в ТОИВ, потому что от него могла быть польза. (24)Мне очень не хотелось, чтобы Вадька Батон был принят в тайное общество, но сказать об этом вслух и объяснить причины я не мог. (25)Потому что была замешана женщина. (26)Соня Ганчук была влюблена в этого невзрачного, неопределённого, не такого и не сякого Батона. (27)Что она в нём находила? (28)Уши торчком, пол-лица в веснушках, редкие зубы, походка какая-то нескладная, волосы тёмные, зачёсанные немного набок и такие гладкие, будто он только что вылез из речки и причесался. (29)Я ничего не мог понять. (30)Но было очевидно для всех: она краснела, разговаривая с ним, норовила остаться в классе, когда он дежурил, задавала ему глупые вопросы и смеялась, когда он пытался острить. (31)Кстати, он не умел острить. (32)В его шутках было больше насмешки, чем остроумия.

(33)Он был совершенно никакой, Вадик Батон. (34)Люди, умеющие быть никакими, продвигаются далеко. (35)Те, кто имеет с ними дело, довоображают и дорисовывают на никаком фоне всё, что им подсказывают их желания и их страхи. (36)Никакие всегда везунчики. (37)И много лет назад, когда пятеро мальчишек решали жгучую проблему – посвящать или не посвящать Глебова в свою тайну, – ему, конечно же, повезло. (38)Решили посвятить и принять. (39)Антон сказал, что война с дерюгинскими будет долгая, на изнурение, и нужен свой человек в их стане.

(40)Однажды после уроков повели Вадьку Батона на задворки и всё рассказали. (41)А он уже что-то подозревал. (42)И было видно, как он обрадовался, когда ему предложили вступить в ТОИВ. (43)Но ответил он... (44)О, это был замечательный ответ! (45)Он сказал, что рад вступить в ТОИВ, но хочет быть вправе когда угодно из него выйти. (46)То есть хотел быть членом нашего общества и одновременно не быть им. (47)Вдруг обнаружилась необыкновенная выгода такой позиции: он владел нашей тайной, не будучи полностью с нами. (48)Когда мы сообразили это, было уже поздно. (49)Мы оказались у него в руках. (50)Помню, задумали новый поход в Дерюгинский переулок и назначили день, но Батон, не объясняя причин, держась таинственно, сказал, что день не годится, надо перенести на неделю. (51)Потом – ещё на неделю, ещё на три дня. (52)И мы соглашались. (53)Потому что он был наш. (54)Но не до конца и всякую минуту мог выйти из игры. (55)«Если хотите, давайте хоть сегодня, но тогда без меня...» (56)Мы стали бояться, что он предупредит Миньку Быка и вся затея с внезапным захватом переулка рухнет. (57)Чего мы хотели? (58)Просто пройти вверх и вниз Дерюгинским переулком, где увечили и обирали ребят нашего дома. (59)И если нападут, дать отпор.

(60)Наконец Батон сказал: такой-то день. (61)Мы пошли часов в пять вечера. (62)Когда подошли к Дерюгинскому подворью, увидели на втором этаже в окне бледное лицо Батона. (63)Мы прошли весь переулок, на нас никто не напал. (64)Мы постояли у одной подворотни, у другой; пираты не появлялись – ни Минька Бык, ни Таранька, никто. (65)Все были разочарованы. (66)Испытания воли не получилось. (67)Ходили туда ещё раза два, но так же безрезультатно. (68)Что случилось? (69)Это так и осталось неизвестным. (70)В памяти нет ничего, кроме ощущения досады и странного чувства: будто всё это – для нашего неудовольствия и собственного покоя – подстроил Вадька Батон...

(По Ю.В. Трифонову*)
*Юрий Валентинович Трифонов (1925—1981)  —
русский советский писатель.

(1)Наконец наступило 16 января, день моего рождения, который я каждый год ждал с таким нетерпением и такими надеждами. (2)Кроме подарков, этот день сулил мне ещё одну радость: я мог не идти в гимназию и валяться в постели сколько захочу.

(3)Я проснулся, когда в доме ещё все спали, и при слабом, предрассветном свете, как бы делавшем вокруг меня все предметы ещё более тёмными, чем ночью, прежде всего осмотрел плетёное сиденье стула возле моей кровати. (4)Я надеялся, что на нём, как всегда, уже с вечера положены для меня подарки.

(5)Подарков не было. (6)Я осторожно вылез из-под одеяла и на цыпочках — тёплыми босыми ногами по холодному полу — отправился на разведку в столовую. (7)Я надеялся, что подарки стоят на буфете или на обеденном столе. (8)На подоконниках, куда из щелей закрытых ставней уже проникал мутно-голубой робкий свет зимнего утра, подарков тоже не было.

(9)Странно!

(10)Меня же не разбудили, значит, день моего рождения всё же не отменён, и это меня немного обнадёжило. (11)«Если даже и отменён, то всё-таки не полностью: в гимназию можно не идти — и то хорошо», — подумал я...

(12)Мне пришла счастливая мысль, что, может быть, папа положил маленький подарок под мою подушку. (13)Я засунул руку под подушку и сразу же почувствовал, что там лежит что-то совсем небольшое, похожее на ощупь на миниатюрный мешочек. (14)Я проворно вытащил из-под подушки руку, в которой был действительно зажат небольшой, весьма неказистый замшевый кошелёчек, из которого я достал монету...

(15)Да! (16)Это были самые настоящие золотые пять рублей! (17)Я знал, что папа считает безнравственным дарить детям деньги, которые развращают человека. (18)Он часто высказывал эту мысль. (19)И тем не менее он подарил мне деньги — целых пять золотых рублей.

(20)Я клал пятирублёвую монетку на ладонь и любовался её блеском, жёлтым, ярким, свойственным одному лишь золоту. (21)И я владел этим золотом! (22)Я был готов любоваться этим тяжёлым кружочком, этим своим сокровищем бесконечно; однако сила и власть, заключённые в золоте, уже овладели мною, моей бессмертной, свободной душой. (23)Папа был прав, что деньги развращают. (24)Я уже был развращён.

(25)Я поехал на извозчике в город и через полтора часа, показавшиеся мне вечностью, вернулся домой. (26)На пуговице моей шинели висел пакет с покупками: лобзик для выпиливания и дрель для просверливания дырочек, несколько пачек тоненьких пилочек для лобзика; под мышкой у меня были два листа тонкой фанеры, свёрнутой в трубу, перевязанную шпагатом.

(27)Похваставшись перед кухаркой своими покупками, я пообещал ей выпилить красивую узорчатую полочку для кухни и сейчас же принялся за дело. (28)Однако выпилить лобзиком изящные узоры оказалось мне, к сожалению, не под силу. (29)Тонкие пилочки лопались, злополучные винты лобзика плохо закручивались, дрель с трудом просверливала в фанере необходимые дырочки, да и сама фанера была твёрдая, неровная; видно, продавец в лесном складе на привокзальном базаре здорово меня надул.

(30)Я поранил палец и забросил все свои материалы и принадлежности для выпиливания древнерусских национальных узоров из фанеры в чулан, где они, наверное, пролежали бы до сих пор, если бы дом в Отраде, где мы тогда жили, не был снесён с лица земли немецкой фугаской в 1941 году. (31)Там торчали лишь остатки обгорелого дуба, который некогда так красиво рос перед нашим балконом.

(32)Меня утешало, что покупки стоили сравнительно не очень дорого. (33)Осталась сдача рубля два с чем-то...

(34)Ну, а потом всё было как полагается: торт, дымящийся шоколад в нарядных именинных чашках, бисквиты.

(35)А золотой монетки всё-таки было ужасно жалко... (36)Как я поторопился с ней разделаться!..

(По В.П. Катаеву*)
Валентин Петрович Катаев (1897 — 1986) —
русский советский писатель и поэт, драматург, киносценарист,
журналист, военный корреспондент.

(1)Положение у нас было неплохое — для того страшного лета сорок первого года. (2)Нас вывезли из Витебска и переправили в Смоленск, там погрузили на открытые платформы и с тысячами других беженцев повезли не восток.

(3)Через две недели наше семейство высадилось в Куйбышеве. (4)По пыльным улицам, булыжнику и раскалённому асфальту мы еле дотащились до зелёного дворика, внутри которого притаился двухэтажный дом. (5)Хотелось пить, хотелось в тень. (6)Мы устали, и за две недели нас и пропылило, и пропесочило, и проуглило, ведь всю гарь и несгоревший уголь от паровоза валило на нас. (7)А в глубине двора под деревьями и кустами таилась прекрасная, прохладная чащоба для игр. (8)Две мои сестры смотрели туда же, их одолевали те же чувства. (9)А брат был слишком мал, чтобы присоединиться к нам. (10)Он беспокойно таращился на дверь дома, за которой исчезла его мать, моя тётка.

(11)И вот наконец показалась тётушка. (12)Она медленно прошла к лавочке, которую заняла наша изнурённая команда, и опустилась рядом с моей матерью. (13)Слишком растерянным, каким-то перевёрнутым было её лицо.

— (14)Не пускают? — упавшим голосом спросила мама.

— (15)Ты скажи, мы только на одну ночь, мы подыщем жильё...

— (16)Я говорила.

— (17)У нас ведь дети.

— (18)Я говорила, — сказала тётушка и заплакала.

(19)Она была ошеломлена. (20)Это она уговорила сестру не ехать далеко на Урал, а высадиться поближе: как-никак в Куйбышеве родные, брат мужа с семьёй, уж на первое-то время приютят, да и вообще лучше остановиться в городе, где есть родственники.

(21)3а то время, что мы топали пешком и ехали на восток, я как-то ни разу не тревожился о ночлеге. (22)Где-нибудь и как-нибудь переночуем! (23)Мы ночевали даже на кафельном полу какой-то железнодорожной станции. (24)Я заснул тогда мгновенно, а проснулся оттого, что из-под меня рванули этот кафель: немцы на заре бомбили станцию.

(25)Там, под Витебском и Смоленском, мы уходили от этих взрывов, от чёрных стервятников с крестами на крыльях, уходили в толпах таких же беженцев, что и мы. (26)Уходили от воя самолётов и выстрелов, от смрада горящих цистерн, от разбитых домов и срезанных осколками деревьев. (27)А здесь была тишина, мирные улицы и дома, такие же, как мы оставили там, в своём родном городе, за чертой смерти. (28)Но всё это спасение, вся эта благодать оказались для нас недоступны.

(29)Брат на руках тётушки жалобно заплакал: он хотел пить. (30)И в этот отчаянный момент из дверей дома вышел человек. (31)У человека были карие глаза и застенчивая улыбка.

— (32)Может быть, вы согласитесь пойти ко мне? — спросил он не очень уверенно. — (33)Это недалеко, мы через дворы пройдём. (34)Комнатка, правда, у меня не ахти, да я живу один, не помешаю. (35)Помоетесь, отдохнёте с дороги. (36)Ну, как? (37)Пойдёмте?

(38)Всеволод Михайлович — так звали человека — привёл нас в свою комнату, показал, где что, и быстренько ушёл, сославшись на дела, а мы остались в доме, где суждено было нам провести четыре военных года.

(39)Дядя Сева сразу решил главные наши проблемы. (40)Свою комнату он предоставил нам в полное наше распоряжение. (41)Уходил рано утром, приходил поздно, осторожно стучал и пристраивался с книгой на стуле возле двери. (42)А размещались мы в его восьмиметровой комнате на ночь так: четверо на диване — поперёк, с поставленными для ног стульями, двое у окна — на диванных подушках, половиках и одеяле, и хозяин — на матрасе у дверей.

(43)С дядей Севой мы прожили до лета 1942 года. (44)Всё это время он ходил на работу в свою газету — он был журналистом, а свободные часы проводил на военной подготовке. (45)Он был сугубо штатским, мирным человеком, уже не очень молодым, с какой-то застарелой хворью. (46)Военная подготовка давалась ему нелегко, и он с юмором рассказывал вечером у кухонного стола, как нынче швырял гранату (да не дошвырнул) или как полз по-пластунски под колючей проволокой (и порвал пальто)... (47)Это было не очень смешно, потому что приходил он с этих занятий до предела вымотанный, съедал свой ужин и сразу засыпал.

(48)То ли из-за своего здоровья, то ли из-за работы дядя Сева имел бронь. (49)И вот эта бронь, ради которой некоторые шли на всё, была самой главной отравой его жизни. (50)Он рвался на фронт, а его не пускали. (51)Он писал заявления и в военкомат, и своему начальству, а ему отказывали. (52)Но, несмотря ни на что, дядя Сева всю осень, зиму и весну ходил на военную подготовку, чтобы иметь, как он говорил, главный козырь.

— (53)Ничего, — посмеивался дядя Сева, — скоро я буду настоящим пехотинцем. (54)Тяжело в ученье — легко в бою. (55)Верно? (56)Кто это сказал?

(57)Он всегда обращался ко мне, а я с удовольствием ему отвечал, если, разумеется, знал ответ. (58)И я знал, что, когда бы он ни пришёл, для меня непременно будет интересный разговор: о самолётах, партизанах или, чаще всего, о военных действиях на фронте. (59)Уж дядя-то Сева разбирался в этом лучше всех наших знакомых. (60)И сведения у него были самые горячие, из редакции, те, что только наутро появлялись в газетах.

(61)Я читал ему письма отца. (62)Каждый раз, приходя с работы, дядя Сева спрашивал, нет ли писем от отца. (63)Свежее письмо мы ещё раз читали вслух. (64)Это совместное чтение сближало нас ещё больше. (65)Ближе дяди Севы не было для меня человека в Куйбышеве. (66)Кроме, разумеется, мамы и родной сестры.

(67)Это было в 1942 году. (68)И в этом же году, летом, дядя Сева пришёл однажды домой днём, в неурочное время, возбуждённый и широко улыбающийся.

— (69)Ну вот, дорогие мои, — громко сказал он, — можете меня поздравить. (70)Я ухожу на фронт.

(71)Он посмотрел на меня, и у меня задрожали губы. (72)Дядя Сева, перестав улыбаться, сказал другим, усталым голосом:
— Не могу я сидеть в редакции, когда немец лезет к Волге.

(73)Я запомнил и этот глухой, усталый голос, и эти слова, и его лицо, с крупными, мягкими и добрыми чертами, которые в этот момент стали чужими, неласковыми.

(74)Через два месяца на мамино имя прислали извещение. (75)В нём было написано, что Всеволод Михайлович Муравьёв, проявив мужество и героизм, верный военной присяге, пал смертью храбрых в борьбе за Советскую Родину.

(76)Его убило в первой же атаке, на подступах к Сталинграду, куда был брошен его пехотный полк.

(По И.Ф. Смольникову*)
Игорь Фёдорович Смольников (1930–2023) — русский писатель,
автор более двадцати книг, а также очерков и статей, посвященных
преимущественно литературе и изобразительному искусству.