# 25337

– (1)Как же, Марсель знаю... (2)Мне Марсель тяжелее дался. (3)Я там восемь месяцев служил чернорабочим, поезда разгружал. (4)Ну и занятие, я вам скажу…

(5)Нас на «Марселе-товарном» целая артель подобралась русских. (6)Офицеры и судейские, бывшие учителя, студенты... (7)Н-н-да... (8)Немало я на своей спине разного добра перетаскал… (9)Один вечер выдался у нас у всех особенный.

(10)Полковник закурил, поправил на пальце большой перстень с печаткою.

– (11)Дело это было весной, на Страстной неделе, в самое для нашего брата на чужбине трудное время, потому, знаете, воспоминания одолевают... и берёзки наши распускающиеся, разлив, куличи, пасхи, и сама весна русская, весенний воздух... здесь же воздух, может быть, ещё слаже и нежнее с моря, и само море в эти дни особенно сиреневое, и когда ночью над ним белые и голубые огни сияют, то, конечно, красота замечательная, но не то... (12)Хорошо-с, вот мы все эти «бывшие-то» и работаем, как всегда, мешки с зерном таскаем: взвалишь на спину, еле дышишь и по тропочке знакомой, согнувшись в три погибели, бежишь, чтобы от ноши своей избавиться. (13)Говорит контр-мэтр, француз: «Хотите, русские, в России побывать?» (14)«То есть, как это в России, когда здесь ваша Франция?» (15)«Она хоть и наша, а всё-таки тут и Россия есть. Идите-ка, смотрите».

(16)Ну, разумеется, все русские побросали работу, за ним идут. (17)Он на запасные пути, там товарные вагоны, целый поезд, только что пришёл из порта.

(18)Отворили первый вагон – как всегда, мешки. (19)Контр-мэтр велел один снять и развязал. (20)«Вот она и есть, – говорит, – ваша Россия. Это пшеница русская».

(21)Русская... (22)Как сейчас помню, вечерело.

(23)Звёздочки уж показались первые. (24)Паровозы кое-где посвистывают, на море сирена воет, а вдруг сразу так тихо стало, наши все обступили... все к зерну тянутся... (25)А кто на коленки стал, руки в мешок запускает, гладит... (26)И молчим все. (27)Шапки поснимали, только зёрнышко всё ласкаем, с руки на руку пересыпаем. (28)Тёплое, янтарное зерно. (29)Тут казак один кубанский прямо наземь кинулся, носом в пшеницу в эту уткнулся, у самого на глазах слёзы, всё дышит, нюхает – не нанюхается... (30)«Господи, – закричал, – Мати Божия, да то ж зерно наше, кубанское...» (31)И даже голос перехватило. (32)Ну, знаете, долго так вокруг стояли, народ бывалый, тёртый, мало чего не видели, да, а тут... всё что-то глаза утирали.

(33)Полковник остановился, помолчал.

– (34)Потом мы пшеничку эту нашу расейскую на себе таскали. (35)Но и таскать легче было. (36)Вот вам и загвоздка. (37)Вес всё тот же, а бежишь и знаешь: это наша, родимая... (38)И сколько натерпелись на родной земле, и сколько гнева, ненависти в сердце, а тут вот всё отошло, на душе стало полегче…

(39)Я вообще вам скажу, я тогда этот случай понял не совсем спроста – да и не я один. (40)Ну, что особенного? (41)Понятное дело, в Марсель русскую пшеницу возили, и как нам не наткнуться на неё? (42)Всё-таки же показалось это доброй вестью. (43)Точно бы и нас вот, вовсе уж заброшенных, осенил крылом Ангел Господень. (44)«Бог дал жизнь, Бог даст и хлеб» – и представьте, ведь недолго мы с той Пасхи промытарились на этой каторге. (45)Оно и сейчас нелегко, ну, кое-куда разбрелись, кое-как пристраиваемся, кто чем... (46)И даже дети наши учатся. (47)Вот-с... а Марсель... (48)Нет, Бог с ним.

(По Б. Зайцеву)