ЕГЭ (задание 2)

После встречи в поезде с художником я приехал в Ленинград. Снова открылись передо мной торжественные ансамбли его площадей и пропорциональных зданий.

Я подолгу всматривался в них, стараясь разгадать их архитектурную тайну. Она заключалась в том, что <...> здания производили впечатление величия, на самом же деле они были невелики. Одна из самых замечательных построек – здание Главного штаба, вытянутое плавной дугой против Зимнего дворца, – по своей высоте не превышает четырёхэтажного дома. А между тем оно гораздо величественнее любого современного высотного дома.

Разгадка была простая. Величественность зданий зависела от их соразмерности, гармонических пропорций и от небольшого числа украшений: оконных наличников, барельефов.

Всматриваясь в эти здания, понимаешь, что хороший вкус – это прежде всего чувство меры.

Я уверен, что эти же законы соразмерности частей, отсутствия всего лишнего, простоты, при которой видна и доставляет истинное наслаждение каждая линия, – всё это имеет некоторое отношение и к прозе.
Писатель, полюбивший совершенство классических архитектурных форм, не допустит в своей прозе тяжеловесной и неуклюжей композиции. Он будет добиваться соразмерности частей и строгости словесного рисунка.
Композиция прозаической вещи должна быть доведена до такого состояния, чтобы нельзя было ничего выбросить и ничего прибавить без того, чтобы не нарушились смысл повествования и закономерное течение событий.

(По К.Г. Паустовскому)

Реакция читателя на новую книгу, как известно, не одинакова. Она может быть и положительной, и отрицательной. Причём положительной и отрицательной со множеством вариаций и оттенков, за которыми порой трудно увидеть, как лёг замысел произведения на сердце читателя. И лёг ли вообще. Но в этом многообразии присутствует одна легкоуловимая мысль: нужна ли читателю сама книга, ждал ли её, торопил ли писателя с его сокровенным словом? Ждал ли? Главное в этом. Подобный вопрос задают себе и сами писатели. Задаю себе и я. Чувствуем ли мы, работая над произведением, ожидание читателя? Чем продиктовано это ожидание? Простым любопытством: что нового скажет автор, как откликнется на злобу дня, чем удивит? Или ожидания другого порядка – душу бередят сомнения, томится она в поисках ответа на вопросы, а вопросы сложные, как сама жизнь.

Значит, книга должна быть ответом на вопрос, может быть, ещё не произнесённый. Ещё не сформулированный, только смутно тронувший сознание или чувства. И ещё: ожидание-то связано с временем. Вчера книга была ещё не нужна, тем более – позавчера. Нужна <...> сегодня. Я исключаю эту конъюнктуру, у неё своя сфера проявления и свои оценочные критерии. Разговор идёт о социальной потребности в книге, в определённой книге.

(По В.Д. Дудинцеву)

1.  Согласно п. 1 ст. 18 Закона РФ от 07.02.1992 г. № 2300-1 «О защите прав потребителей» (далее Закон) потребитель имеет право на расторжение договора купли-продажи в отношении технически сложного товара, в том числе в случае:

-    обнаружения существенного недостатка товара (существенный недостаток товара (работы, услуги) – неустранимый недостаток или недостаток, который не может быть устранён без несоразмерных затрат времени);

-    невозможности использования товара в течение каждого года гарантийного срока в совокупности более чем тридцать дней <...> неоднократных работ по устранению его различных недостатков.

2. В соответствии со ст. 18 Закона, п. 6 ст. 24 Закона я, как потребитель, помимо расторжения договора купли-продажи имею право требовать возмещения убытков, причинённых мне вследствие продажи товара ненадлежащего качества.

3. Согласно п. 1 ст. 23 Закона за нарушение срока устранения недостатков товара продавец (изготовитель, уполномоченная организация или уполномоченный индивидуальный предприниматель, импортёр), допустивший такие нарушения, уплачивает потребителю за каждый день просрочки неустойку (пеню) в размере одного процента от стоимости товара.
Согласно п. 2 ст. 13 вышеуказанного Закона такая неустойка взыскивается сверх убытков в полной сумме.

С 1970-х годов психологи и психолингвисты исследуют феномен ошибок в понимании речи. Например, Томас Эриксон и Марк Мэттсон показали, что на вопрос «Сколько зверей каждого вида взял с собой на ковчег Моисей?» люди обычно отвечают: «По паре каждого вида», не обращая внимания на то, что предпосылка вопроса некорректна: животных на ковчег собрал не Моисей, а Ной.

В работе 2003 года Фернанда Феррейра показала, что предложения типа «Собаку укусил человек» в 25 процентах случаев воспринимаются как «Собака укусила человека», <…>, люди могут игнорировать грамматические связи между словами и интерпретировать предложения, опираясь на смысл слов и знания о типичных жизненных ситуациях. Такой тип обработки информации получил название «поверхностная обработка языка» (англ. good-enough language processing).

Психолингвисты из Центра языка и мозга НИУ ВШЭ выяснили, что при чтении пожилые люди чаще, чем молодые, предсказывают семантические связи между словами на основании не грамматики, а своих знаний о мире. Опора на смысл отдельных слов вместо точного грамматического анализа позволяет быстрее обрабатывать информацию, однако может приводить к ошибкам понимания.

Был задан вопрос: в чём оправдание художественной литературы?

Кочевье корней языка ведёт их в новые земли, миграция слов меняет одежду слов, вместе со звучанием изменяется их душа. Слова взрослеют или деградируют; предок не узнал бы потомка. Так, латинское ratio превратилось во французское raison, оттуда проникло в наш язык, <...> «резон» означает опять-таки не совсем то же самое. Итак, вы хотели бы знать, каков смысл занятий литературой, в чём её резон.

Уме недозрелый, плод недолгой науки!
Покойся, не понуждай к перу мои руки:
Не писав летящи дни века проводити
Можно, и славу достать, хоть творцом не быти.
Антиох Кантемир

Один ответ уже дан: пишут ради известности. Можно было бы продолжать. Пишут, чтобы выставить себя напоказ. Повинуясь потребности выразить себя. Высказаться по поводу той или иной злободневности. Расквитаться с кем-нибудь (литература – это сведение счётов, как сказал Арман Лану). Пишут для собственного удовольствия. Для заработка (что оказывается чаще всего иллюзией: доходы прозаика средней руки уступают улову опытного собирателя подаяний). Наконец, можно возразить, что, как всякое традиционное занятие, литература существует потому, что она существует: коль скоро есть редакторы, издатели, критики и, по некоторым сведениям, читатели, то должны быть и писатели.

И всё же вы чувствуете унылую недостаточность этих доводов – между тем как остаётся без ответа нечто такое, чему невозможно дать конкретное и прагматическое объяснение, нечто... словом, нечто такое.

(По Борису Хазанову)

Мне было лет восемь-девять, когда моя мать показывала нам, детям, аэростат из коллодиума. Он был крохотный, надувался водородом и занимал меня тогда как игрушка. Я таскал его по двору, по саду и по комнатам на ниточке. Лет четырнадцати я получил некоторое теоретическое понятие об аэростате из физики Гано. Попробовал было надуть водородом мешок из папиросной бумаги, но опыт не удался. Кажется, я тогда сильно увлекался механическим летанием с помощью крыльев. Я также делал плохие токарные станки, на которых всё-таки можно было точить, устраивал разные машины и, между прочим, коляску, которая должна была ходить во все стороны с помощью ветра. Ветер я производил с помощью мехов.

Потом я уже начал строить коляску для собственных путешествий. Отказывался от завтраков, чтобы тратить деньги на гвозди и на разную дрянь. Но подвиг сей не увенчался успехом: отчасти не хватило терпения и материалов, отчасти надоело голодать, отчасти же я стал смекать, что это вещь непрактичная и выеденного яйца не стоит.

Одновременно ходила по полу у меня и <…> модель: коляска, приводимая в движение паровой машиной турбинной системы. Воздухоплаванием, в особенности газовым, я занимался тогда мало. Лет пятнадцати-шестнадцати я познакомился с начальной математикой и тогда мог более серьёзно заняться физикой. Более всего я увлёкся аэростатом и уже имел достаточно данных, чтобы решить вопрос: каких размеров должен быть воздушный шар, чтобы подниматься на воздух с людьми, будучи сделан из металлической оболочки определённой толщины. Мне было ясно, что толщина оболочки может возрастать беспредельно при увеличении размеров аэростата. С этих пор мысль о металлическом аэростате засела у меня в мозгу. Систематически я учился мало: я читал только то, что могло помочь мне решить интересующие меня вопросы, которые я считал важными.

(По К.Э. Циолковскому)

В теории дирижирования главным средством управления традиционно принято считать движения рук - жестикуляцию (Л.М. Андреева, М.М. Багриновский, Л.А. Безбородова, Ю.П. Борисов, Э. Кан, М.Ф. Колесса, Н.А. Малько, И.А. Мусин, К.А. Ольхов), более того, существует мнение, что дирижёрское руководство исполнением осуществляется исключительно с помощью «мануальной техники».

С этим взглядом трудно согласиться, тем более что у многих авторов можно найти отдельные высказывания, из содержания которых становится ясно, что управление исполнением в действительности не ограничивается только мануальными средствами.

Так, Л.С. Сидельников считает, что для управления оркестром <…> движений рук необходимы выразительная мимика и связанные с музыкой движения корпуса. С.А. Казачков частями дирижёрского аппарата называет руки, лицо, корпус (голову, торс, ноги); А.П. Когадеев - корпус, голову, руки, ноги, мимику, глаза, артикуляционный аппарат (в таком порядке у автора - Н.С.); Л.М. Андреева и Л.А. Безбородова - руки, голову (лицо, глаза), корпус (грудь, плечи), ноги. И.А. Мусин, мнение которого о руководстве исполнением как «исключительно мануальном» мы привели выше, тем не менее пишет, что «мануальная техника - не единственное средство, с помощью которого дирижёр воплощает содержание музыкального произведения», что «для дирижёра далеко не безразличны мимика, положение корпуса, головы и даже ног».

В теории невербальной коммуникации и невербальной семиотики совокупность средств, о которых идёт речь в данных высказываниях, определяется как «невербальное поведение»: «Жесты, мимика, позы, интонация - это целостная подструктура невербального поведения, наделённого динамичностью, изменчивостью и в то же время константностью, многозначностью и одновременно ёмкой однозначностью».

{По Н.А. Соболевой)

Чтобы не заблудиться в лесах, надо знать приметы. Находить приметы или самим создавать их - очень увлекательное занятие. Мир примет бесконечно разнообразен. Бывает очень радостно, когда одна и та же примета сохраняется в лесах год за годом - каждую осень встречаешь все тот же огненный куст рябины за прудом или все ту же зарубку, сделанную тобой на сосне. С каждым летом зарубка все сильнее заплывает твердой золотистой смолой.

Приметы на дорогах - это не главные приметы. Настоящими приметами считаются те, которые определяют погоду и время.

Примет так много, что о них можно было бы написать целую книгу. В городах приметы нам не нужны. Огненную рябину заменяет эмалированная синяя табличка с названием улицы. Время узнается не по высоте солнца, не по положению созвездий и (…) не по петушиным крикам, а по часам. Предсказания погоды передаются по радио. В городах большинство наших природных инстинктов погружается в спячку. Но стоит провести две-три ночи в лесу, и снова обостряется слух, зорче делается глаз, тоньше обоняние.

(По К.Г. Паустовскому)

Существует Вселенная, существует человек, объясняющий мир, выражающий эти объяснения колебаниями звука, жестами <...> письменными знаками. В вечном движении мира действуют свои закономерности, отражающиеся в языке. Поэтому, исследуя структуры языка, человек познаёт законы мира. Кроме количественных соотношений, изучаемых математикой, в природе существуют универсальные правила, относящиеся к динамической структуре изменений и превращений материи. Они невыразимы количественными соотношениями математических формул. Это законы развития и взаимодействия, они демонстрируются в языках искусства: литературе, музыке, живописи.

Поиск строгих формальных средств для выражения и изучения законов развития и взаимодействия начался в давние времена. Об этом думали и Пифагор, потрясённый несоизмеримостью диагонали и сторон квадрата, и Платон, создавший теорию диалогического взаимодействия для поиска истинных суждений, и Эйнштейн, искавший законы взаимодействия гравитации и вещества.

Философы и математики, заметив одинаковые законы развития разнообразных объектов, предложили общее понятие – «сложная система». Система – это структурно организованный объект, в котором выделяются состояния, переходы, подструктуры и взаимодействия частей. Системный подход позволяет анализировать многие сложные объекты с позиций единой общей методологии.

В 30-х годах нашего столетия логики изобрели математическую теорию алгоритмов. Алгоритм – это сложная информационная система вместе с заданными правилами функционирования. В каждый момент, зная текущее состояние системы, её правила, можно предсказать множество её возможных последующих изменений.

О человеке, личность которого приобрела символическое значение, принято при конце его жизни говорить, что вместе с ним уходит эпоха. Решусь сказать несколько иначе: с Дмитрием Сергеевичем Лихачёвым от нас уходит невосстановимый культурный тип. Увы, таких людей, вероятно, мы больше не увидим.

В нём жила память прежде всего о том, что он успел застать и увидеть в самом конкретном и простом биографическом смысле. Им была прожита с сознательно зорким вниманием долгая жизнь <...> катаклизмов сменявших друг друга эпох: никогда не забуду, как в пору «перестройки» он при встрече сказал мне, что узнаёт в том, как разительно у людей вдруг переменились лица, опыт, уже пережитый им в отрочестве, в роковом 1917 году, и потому ждёт в самом близком будущем самых основательных перемен. Ну часто ли нам в те дни приходилось разговаривать с носителем живой и осознанной памяти о событиях, положивших более семидесяти лет тому назад начало циклу, который тогда как раз подходил к концу? В чьей ещё индивидуальной памяти круг сомкнулся так осязаемо? Здесь перед нами редкий случай, когда сама по себе продолжительность жизни из простого биографического обстоятельства претворяется в особый шанс для мысли.

Неслучайно в прежние времена, непохожие на наши, принято было говорить о мудрости седин, о сокровищнице опыта.

(По С.С. Аверинцеву)