ОГЭ 2024 (задание 10)

(1)Сестра всемирно известного виолончелиста Мстислава Ростроповича Вера Леопольдовна вспоминала: «В детстве Славка очень любил конфеты, а я любила поспать и почитать. (2)А мы учились в музыкальной школе. (3)Славка только начинал, а я уже вовсю играла на скрипке. (4)И вот родители оставляют нас одних, прикрывают такие двустворчатые двери, уходят в соседнюю, чтобы не мешать мне заниматься: я должна быть примером для младшего братишки, с детства он должен видеть, что взрослые неустанно работают и я, старшая сестра, тружусь так же, Жак папа и мама. (5)Труд, труд и труд. (6)И они уходят, а я говорю одними губами: «Слава-а, а у меня конфеты есть!» (7)Славка тут же образуется рядом. (8)Я даю ему конфет, беру книжку и с удовольствием углубляюсь в чтение. (9)А он, сообразительный малыш, уже знает, что делать: жуёт конфету, берёт мою скрипку, ставит её, как виолончель, между ног и начинает играть мой урок. (10)А я представляю, как родители удовлетворённо переглядываются, услышав мои быстрые пассажи.

(11)И ведь он выучил весь мой репертуар, он даже концерт Мендельсона играл, причём свободно, все сложные технические вещи. (12)Он играл так, что наш папа, профессор консерватории, так никогда и не догадался, что всё это играю не я и вообще не скрипач.

(13)Ему было лет, наверное, десять, когда он, влезши на табурет, стал на этом табурете девать ласточку, то есть весь растопырился и качается. (14)А я как раз вхожу и вижу: он стоит, представьте, в этой своей дурацкой ласточке, и качается, и смотрит на меня, и начинает падать, потому что табуретка под ним поехала. (15)И он шлёпнулся, и закричал, и заплакал, а он очень сдержанный, никогда он от боли не плакал, но сейчас плакал, потому что, оказывается, руку сломал. (16)Две косточки у основания кисти — пополам, я беру его руку, а она вот так висит на коже, ступенькой. (17)Тут и я заорала. (18)И какая рука! (19)Смычковая, правая!»

(20)Довоенные годы, семья музыкантов, талантливый ребёнок, чьё будущее выстраивается само собой, но он мимоходом ломает себе руку, и... другая судьба. (21)Больница, гипс, месяц в гипсе, снимают и видят, что сломанные эти косточки срослись ступенечкой, как их сложили замечательные доктора, так они и срослись, и двигаться больше не могут. (22)Увы, конец вам, Мстислав Леопольдович, как виолончелисту. (23)Советская медицина тут бессильна. (24)Нет, вот парафин, массаж, гимнастика, со временем кисть будет даже шевелиться, но это, к сожалению, всё, что мы можем. (25)Не надо делать ласточек на табуреточках. (26)На музыке ставим крест.

(27)Отчаяние родителей, угрюмость пострадавшего. (28)Сопротивление материала.

(29)И тут он ушёл в себя. (30)Буквально. (31)Ото всех. (32)Он сидел и часами развивал эту руку. (33)Он выходил из себя, когда его пытались от этого занятия отвлечь, он топал на отвлекающих ногами. (34)А ведь достаточно было взглянуть на эту искривлённую лапку, чтобы понять: никогда не удастся взять ею смычок так, как положено. (35)А он кричал: «Не мешайте! (36)Мне надо заниматься, а она не работает!!!» (37)Он взял судьбу в свою руку. (38)И он поворачивал её миллиметр за миллиметром, и, вы знаете,. вдруг однажды он ухватил ею смычок. (39)Да, не так, как положено, но... (40)И ещё пуще набросился на эту калеку и терзал её, добиваясь, чтобы смычок поплыл в ней с нужным нажимом в любой его части.

(41)Я слышал и прежде, что весь успех Ростроповича в его особой технике, которую он изобрёл, чтобы всех победить. (42)Шпиль, которым обычно виолончель упирается в пол под углом, у него был повёрнут и поставлен вертикально, и от этого инструмент ложился удобней. (43)А как он держал смычок? (44)Обычному музыканту и руку-то не вывернуть эдаким манером. (45)А он как-то вот так выворачивал, и уникальный получался звук. (46)И многие наповорачивали свои шпили, многие в отчаянии выкручивали себе руки, надеясь играть, как он. (47)Увы!

(48)Когда я его встретил, чтобы взять интервью, после первых же фраз я кинулся на оторопевшего Маэстро, вцепился в его несчастную правую руку, требуя показать. (49)Он снисходительно закатал рубашку и устрашающе подвигал до сих пор торчащими ступенькой косточками, как рычагами. (50)3нают ли неистовые последователи, что спрятано у Мстислава Леопольдовича под манжетой?

(51) — Да-да, меня не раз просили научить так же держать руку. (52)Я отвечал: такую возможность вы уже упустили...

(По В.Б. Чернову*)
* Владимир Борисович Чернов (1939-2013) — российский журналист, редактор.

(1)Бывают состояния, когда человеку не хватает духа, сил, воли, смелости сделать то, что он должен. (2)И тогда он испытывает духоту, в которой задыхается воля. (3)Ему не хватает сил на поступок, иногда самый малый: не участвовать в дурном, возразить, помешать кому-то сделать плохое. (4)И если человек уступит своей слабости, не преодолеет малодушия, он может потерять себя в угоду людям с чуждым ему мировоззрением и стать зависимым от них, уступив им вопреки своей внутренней правде, своей совести и представлениям о добре и зле. (5)Но как сладостна победа над малодушием, как упоителен прорыв к справедливости, к свободе быть собой! (6)Это непередаваемое ощущение головокружительно!

(7)Как-то ранней весной я отправился на день рождения к товарищу по секции. (8)В разгар праздника я вспомнил, что обещал позвонить маме, и решил поискать место, где можно будет спокойно поговорить по телефону. (9)Я вышел из гостиной и заглянул в комнату именинника. (10)Несколько парней столпились в углу возле шкафа и отталкивали друг друга от чего-то, что их живо интересовало. «(11)Ага, смотри-ка! (12)Лезет! (13)Сейчас укусит!» (14)Они ржали, визжали и, чуть отпрянув, вновь наседали на что-то, для меня невидимое.

(15)Я подошёл, привстал на цыпочки и заглянул через плечо одного из парней. (16)Оказывается, их привлекли зелёные существа, которые в виде недвижных веточек обычно покоились в прозрачной пластмассовой коробке. (17)Один из парней, белозубый и азартный, пшикал раз за разом из флакона с одеколоном внутрь коробки.

— (18)Дай теперь мне, слышь! — требовал другой, настойчиво оттесняя товарища. — (19)3аткни им воздух, перекрой весь кислород!

(20)Я смотрел и молчал, весь ватный от малодушия. (21)Заворожённый этим зрелищем и заколдованный своим малодушием, я замер: не мешаю, не вмешиваюсь. (22)Наконец, всё-таки сделав над собой усилие, я выдавил:
— Что вы делаете? (23)3ачем?! (24)Меня не услышали.

(25)Жалость к живому перекрывало малодушное сомнение: зачем препятствовать? (26)Нарываться на насмешки? (27)Идти на конфликт? (28)Не лучше ли уйти из комнаты? (29)Просто выйти? (30)Подумаешь, это же всего-навсего насекомые, даже названия которых я не знаю...

(31)А веточки, очумев от пытки, приплясывали, извивались, вертикально вытягивались, закрывали друг друга, пытались ползти по стеклянным стенкам и соскальзывали. (32)Я больше не мог терпеть это ужасное зрелище и, собрав волю в кулак, бросился на помощь беззащитным существам.

— (33)Эй, вы что?! (34)Это моё! — завопил я и, резко и уверенно растолкав парней, точным движением выхватил у них коробку и бросился в гостиную.

— (35)Твоё? (36)Как твоё? (37)Стой! — неслось вслед растерянно-злое.

— (38)Алёша, смотри! — (39)Задыхаясь от волнения, я подскочил к имениннику. — (40)Их мучают... (41)Как называются? — (42)Я поднял к его лицу коробку. — (43)Одеколоном поливают!

— (44)Это палочники, — обронил именинник, скользнув равнодушным взглядом по насекомым. — (45)Да пускай развлекаются. (46)Всё равно выбросить хотел.

(47)Я не поверил своим ушам. (48)Когда же я осмыслил сказанное товарищем, то, круто развернувшись, пошёл прочь. (49)Через каких-то пять минут, скользя и напрягая ноги, чтобы не упасть, я брёл по ледяным рытвинам тёмной дороги. (50)Правой рукой я заботливо прижимал широкий карман полушубка, в котором была коробка с живыми зелёными веточками. (51)Ущербный месяц, казалось, извивался в небе, суетном от снежинок. (52)Радость странной победы кружила мне голову.

(По С.А. Шаргунову*)
* Сергей Александрович Шаргунов (род. в 1980 г.) — российский писатель,
журналист, общественный и политический деятель, радио- и телеведущий.

(1)О Дон Кихоте я слышал давно, с раннего детства, а вот увидел его лишь второй военной зимой, когда мне шёл двенадцатый год. (2)Мой друг достал контрамарки в театр, на балет «Дон Кихот».

(3)Музыки я не помню. (4)Точно так же, как и Санчо Пансы, и Дульсинеи, и других героев. (5)А вот страшно худой и весь будто на шарнирах великан был. (6)Он-то и заставил меня забыть обо всём на свете. (7)Мы сами столько раз воображали себя рыцарями, что нам для душевного слияния с Дон Кихотом не надо было преодолевать никакого барьера. (8)И всё в нём было без обмана: и панцирь его, и меч, и острые усы с бородкой, и длинные, говорящие пальцы, и полные восторга и печали глаза.

(9)Это был мой первый шаг к Дон Кихоту.

(10)Второй я сделал с книгой, которую прислал отец с фронта в тяжёлой бандероли. (11)Присланные отцом книги — «Дон Кихот» и «Робинзон Крузо» — были старинные. (12)На обложке «Робинзона» витиевато красовалось: «Даниэль Дефоэ — Робинзон Крузоэ». (13)Первый раз в жизни я читал такое (чуть-чуть не написал «такоэ»). (14)Обложки двух томов «Дон Кихота» были чёрные, коленкоровые, эти тома недавно переплетали.

(15)Отец написал, что книги нашли среди развалин в освобождённом от фашистов городе, что несколько других уцелевших книг читают бойцы и командиры, а эти три решили послать в подарок мне, потому как наслышаны о моей привязанности к книгам. (16)Я принялся за чтение.

(17)В книге описывались разные рыцарские приключения, но они были особенными. (18)И потому, что сам рыцарь не был похож на героев других читанных мною книг, и потому, что описание приключений рыцаря сдабривала значительная толика размышлений. (19)Я читал эту книгу медленно и с наслаждением, и к середине лета я вместе с Рыцарем Печального Образа дотащился на Росинанте до второго тома, который взял с собой в лагерь. (20)Всю дорогу я крепко прижимал к себе вещмешок, в котором он был упрятан, и мне было так хорошо, что и не выразить словами, ведь целую смену я мог быть с этой книгой.

(21)Второй том, как и первый, я читал, испытывая невероятное наслаждение. (22)Переселялся в знойную Ламанчу, бросался с копьём наперевес на всяких злодеев, мошенников и вёл долгие беседы с Санчо Пансой... (23)Потом встряхивался и опрометью бежал в столовую: надо всей территорией пионерлагеря плескалась самая восхитительная из всех мелодий горна: «Бери ложку, бери бак, ложки нету — кушай так!» (24)Но однажды меня поглотили другая мелодия и другие слова. (25)Мы плавали в Студёный овраг — на целый день всем отрядом, нагрузившись продуктами, двумя котлами (один для щей, другой для каши) и барабаном. (26)Было весело, песенно и сытно. (27)Словно и не громыхала война где-то далеко за Волгой. (28)И в этом, как и на фронте, проявлялась неодолимость нашего бытия, нашей страны, нашего народа. (29)Взрослые с оружием в руках освобождали от фашистской нечисти родную землю, а в тылу мальчишек и девчонок уберегали, как могли, от тягот и страданий войны. (30)А вечером, на закате, уставшие и притихшие, мы сидели на берегу и со светлой грустью ждали, когда появится трамвайчик, который должен был везти нас из Студёного оврага к лагерю. (31 )Вдруг девочки запели песню.

(32)Это была новая для меня песня. (33)Раньше я её не слышал. (34)«Споёмте, друзья, ведь завтра в поход уйдём в предрассветный туман, — струились в вечернем воздухе лёгкие голоса. — (35)Споём веселей, пусть нам подпоёт седой боевой капитан».

(36)Песня звучала так, словно рождалась сейчас из этого вечера, с его тишиной, светлым бегом реки, меркнущей землёй далёкого противоположного берега. (37)Она собирала в какой-то кристально чистый итог всё, что было пережито в последнее время: эвакуацию, вести с фронта от отца, новых друзей, ласковое и доброе дыхание Волги, ставшей для меня родной рекой.

(38)Моими последними рельефными образами этого вечера были прекрасная песня, продолжавшая звучать во мне, и тиснёная обложка заветной книги, на которую я положил под подушкой ладонь. (39)Песня и книга — два образа, сливавшиеся в некую неопровержимость счастья и красоты окружавшего меня мира.

(По И.Ф. Смольникову*)
* Игорь Фёдорович Смольников (род. в 1930 г.) — писатель, автор более двадцати книг,
а также очерков и статей, посвященных преимущественно
литературе и изобразительному искусству.

(1)— Настоящая Машина времени! — он покачал головой. (2)— Подумать только. (3)Закончись выборы вчера иначе, и я сегодня, быть может, пришёл бы сюда спасаться бегством. (4)Слава богу, что победил Кейт. (5)В Соединённых Штатах будет хороший президент.

(6)— Вот именно,— отозвался человек за конторкой. (7)— Нам повезло. (8)Выбери Дойчера — не миновать нам жесточайшей диктатуры. (9)Этот тип против всего на свете — против мира, против веры, против человечности, против разума.

(10)Неся ружья в руках, они молча прошли через комнату к Машине, к серебристому металлу и рокочущему свету.

(11)2055 год, 2019, 1999,1957! (12)Машина ревела.

(13)...Они сидели среди древних зарослей. (14)Ветер нёс далёкие крики птиц, запах смолы и древнего солёного моря, запах влажной травы и огненных цветов.

(15)— Мы не хотим изменять Будущее. (16)3десь, в Прошлом, мы незваные гости. (17)Сами того не зная, мы можем убить какое-нибудь важное животное, пичугу, жука, раздавить цветок и уничтожить важное звено в развитии вида.

(18)— Я что-то не понимаю, — сказал Экельс.

(19)— Ну так слушайте, — продолжал Тревис. (20)— Допустим, мы случайно убили здесь мышь. (21)Это значит, что всех будущих потомков этой мыши уже не будет — верно? (22)Не хватит десяти мышей — умрёт одна лиса. (23)Десятью лисами меньше — подохнет от голода лев. (24)Одним львом меньше — погибнут всевозможные насекомые и стервятники, сгинет неисчислимое множество форм жизни. (25)И вот итог: через пятьдесят девять миллионов лет пещерный человек, один из дюжины, населяющей весь мир, гонимый голодом, выходит на охоту за кабаном или саблезубым тигром. (26)Но вы, друг мой, раздавив одну мышь, тем самым раздавили всех тигров в этих местах. (27) И пещерный человек умирает от голода. (28)А этот человек, заметьте себе, не просто один человек, нет! (29)Это целый будущий народ. (30)Уничтожьте одного человека — и вы уничтожите целое племя, народ, историческую эпоху. (31)Если раздавить ногой мышь, это будет равносильно землетрясению, которое исказит облик всей земли, в корне изменит наши судьбы. (32)Так что будьте осторожны, держитесь тропы, никогда не сходите с неё!

(33)— Понимаю, — сказал Экельс. (34)— Но тогда, выходит, опасно касаться даже травы?

(35)— Совершенно верно. (З6)Нельзя предсказать, к чему приведёт гибель того или иного растения. (37)Малейшее отклонение сейчас неизмеримо возрастёт за шестьдесят миллионов лет. (38)Разумеется, не исключено, что наша теория ошибочна. (39)Может быть, итог будет совсем незаметным — лёгкое дуновение, шёпот, волосок, пылинка в воздухе, такое, что сразу не увидишь. (40)Кто знает? (41)Кто возьмётся предугадать? (42)Мы не знаем — только гадаем.

(43)...Не оглядываясь, Экельс слепо шагнул к краю Тропы, сошёл с неё и, сам того не сознавая, направился в джунгли.

(44)— Не глядите на меня, — вырвалось у Экельса. (45)— Я ничего не сделал.

(46)— Кто знает».

(47)— Я только соскочил с Тропы и вымазал башмаки глиной. (48)Чего вы от меня хотите?

(49)1999, 2000, 2055. (50)Машина остановилась.

(51)— Выходите, — скомандовал Тревис.

(52)Комната была такая же, как прежде. (53)Хотя нет, не совсем такая же. (54)Тот же человек сидел за той же конторкой. (55)Нет, не совсем тот же человек, и конторка не та же.

(56)Экельс медленно вдыхал воздух — с воздухом что-то произошло, какое-то химическое изменение, настолько незначительное, неуловимое, что лишь слабый голос подсознания говорил Экельсу о перемене.

(57)Экельс почувствовал, что опускается на стул. (58)Он стал лихорадочно скрести грязь на башмаках. (59)Его дрожащая рука подняла липкий ком. (60)На комке было отливающее зеленью, золотом и чернью пятно — бабочка, очень красивая... мёртвая.

(61)— Из-за такой малости, из-за бабочки! — закричал Экельс.

(62)Она упала на пол — изящное маленькое создание, способное нарушить равновесие. (63)Мёртвая бабочка — и такие последствия? (64)Невозможно!

(65)Его лицо похолодело. (бб)Непослушными губами он вымолвил:
— Кто... кто вчера победил на выборах? (67)Человек за конторкой хихикнул.

(68)— Шутите? (69)Будто не знаете! (70)Дойчер, разумеется! (71)Кто же ещё? (72)Уж не этот ли хлюпик Кейт? (73)Теперь у власти железный человек;

(74)Экельс застонал. (75)Он упал на колени. (76)Дрожащие пальцы протянулись к золотистой бабочке.

(77)— Неужели нельзя,— молил он весь мир, себя, служащего, Машину, — вернуть её туда, оживить её? (78)Неужели нельзя начать всё сначала? (79)Может быть...

(По Р. Брэдбери*)
*Рэй Дуглас Брэдбери (1920—2012) — американский писатель-фантаст.
Фрагмент взят из рассказа «И грянул гром».

(1)Однажды тётушка Дора за завтраком как бы мимоходом, пригубливая медленно кофе, спросила:
— Ну и как ваша дорога к Весёлому Бору? (2)Всё строите?

(3)— Строим, — ответил папа, глядя на часы на стене.

(4)— И много построили? — спросила негромко тётушка.

(5)— Пока немного, а что?

(6)Папе не надо было, наверное, задавать такой вопрос, а просто встать и уйти, как он всегда делал, на работу. (7)Но он спросил чуть нервно: «А что?» (8)И стало понятно, что он ждал вопроса. (9)И готов на него ответить.

(10)— Да, в общем, ничего,— произнесла тётушка, поджимая губы. — (11)Вы же хотите лес погубить?

(12)— Нет,— сказал торопливо папа. (13)И опять посмотрел на часы. (14)— Мы только сделаем просеку, а весь остальной лес останется.

(15)—А что такое просека? — спросила тётушка. (16)— Просека разве не лес? (17)Сколько на этой просеке деревьев? (18)Вы считали?

(19)— Не знаю,— торопливо отвечал папа и, отставив чашку, встал из-за стола.

(20)— А вот люди в письмах ко мне пишут, — настойчиво повторила тётушка вслед папе. — (21)Было понятно, что он хоть торопится, но всё слышит. (22)— Люди пишут, что остальной лес, который зовётся Весёлый Бор, погибнет, если вы построите через него свою дорогу. (23)Деревья не перенесут запаха гари и бензина.

(24)— Люди! — вскричал, повернувшись, папа. (25)Он никогда не позволял себе крика, а тут разнервничался. (26)Но потом опомнился, добавил тише:
— Люди пишут, наверное, им больше делать нечего... (27)А мы работаем!

(28)Папа ушёл, а мы остались сидеть за столом. (29)И мама, помешивая ложечкой в стакане с чаем, вдруг сказала, обращаясь к тётушке:
— Ну, а правда, что будет делать наш папа, если он не станет строить эту дорогу?

(30)Тётушка не стала отвечать, а молча ушла к себе наверх. (31)А мы с Димкой вдруг решили доехать на велосипедах до Весёлого Бора, чтобы посмотреть, что там на самом деле происходит.

(32)А там ничего не происходило. (33)Шумели под ветром золотые сосны, куковала кукушка, цвели вдоль тропинки, по которой мы пешком зашли в лес, ромашка, зверобой, мышиный горошек и много других цветов. (34)Этот зверобой, да и другие цветы и травы, как утверждала тётушка Дора, люди раньше рвали тут охапками, для всяких домашних лекарств, и их почти не стало. (35)Но следом пропали бабочки, кузнечики и пчёлы. (36)Весёлый Бор стал совсем невесёлым. (37)А скорей, как сказал кто-то, унылым. (38)И, как определила тётушка, опустился на землю. (39)И тётушка обратилась через газету ко всем горожанам с просьбой, такой крохотной, скромненькой, не рвать в лесу цветов. (40)А если нужны лекарства, то они продаются недорого в аптеке. (41)И так всем стало стыдно, что все перестали рвать цветы.

(По А. Приставкину*)
* Анатолий Игнатьевич Приставкин (1931—2008) —
русский писатель, общественный деятель.
Фрагмент взят из повести «Летающая тётушка».

(1)Вскоре я нашёл старика, который утверждал, что он всё помнит: и лесопилку, и отца, и даже меня. (2)Может, и я его знал, но вспомнить не мог — слишком велика была мутная толща времени.

(3)— Банальная история,— сказал Андриан. (4)— Не случайно в процессе эволюции человек приобрёл аппарат забывания. (5)Нечего над ним насильничать. (6)Забывание — это здоровье памяти. (7)Если память у тебя нездорова, надо лечить её не поездкой в минувшее. (8)О чём, собственно, ты скорбишь? (9)Что Кислицы не остались такими же? (10)Но они ведь стали лучше. (11)Я никогда здесь не был, однако для нашей области это отличный благоустроенный посёлок. (12)Чего ты требуешь? (13)Какие у тебя претензии? (14) Не ради ж этого твоего посещения должны были оставить всё как было? (15)Тебе следует радоваться за свой паршивый разъезд — такой прогресс!

(16)Он прав, великий философ Андриан. (17)Почему мне грустно? (18)Почему мне плохо, если этим залитым асфальтом Кислицам хорошо? (19)Разве отец не обрадовался бы, увидев нынешние Кислицы? (20)Почему, наконец, мне так приятны те несколько примет знакомого прошлого, что уцелели и тихо доживали среди нового быта?

(21)Мы садились на высокие вагонетки и катились на далёкие делянки. (22)Отец постоянно хитрил, торговался с заготовителями, подрядчиками, стараясь всучить им лесосеки подальше от железной дороги, чтобы рубить всё же выборочно, а не сплошняком. (23)Лесорубы за это тоже сердились на него, предприятия жаловались, особенно экспортные. (24)Все были против отца, не пойму, как он держался.

(25)Где-то в лесу стояли деревья, сохранённые отцом. (26)Уже здоровенные деревья.

(27)— Порублены, все они порублены,— сказал Андриан. (28)— Не надейся. (29)Ничего не осталось, рубят без пощады. (30)Пока что лучший лесоруб важнее самого лучшего лесника. (31)Всё ещё покоряем природу, побеждаем её. (32)Знаешь, я иногда ненавижу природу за её бессилие и беззащитность. (33)Она сопротивляется самоубийством. (34)Надеется на наше милосердие, а мы-то... (35)Мальчишка-сопляк сидит на оранжевой железной машине и чувствует своё превосходство над лесом. (36)Как же, всё падает, трещит под ним. (37)Его убедили, что он властвует над природой. (38)Но ведь властвовать ещё не значит понимать природу. (39)Да и кто нам дал такое право — властвовать? (40)По праву сильного, да? (41)Какое же это право!

(42)— А что такое понимать природу?

(43)— Не знаешь? — Андриан покачал головой. (44)— Понимать — значит сочувствовать.

(45)— Кому, лягушке?

(46)— Да, лягушке, и зяблику, и дереву. (47)Ты думаешь, прогресс — это универсам? (48)Прогресс к тому направлен, чтобы заполнить пропасть между природой и человеком. (49)До сих пор мы пропасть создавали, теперь начинаем уничтожать её, это и есть начало прогресса. (50)Понимать всё живое, осознать наше родство со всем живым, с зябликом, с волком, с ольхой. (51)Понимать — значит любить. (52)В этом наше будущее.

(По Д. Гранину*)
* Даниил Александрович Гранин (1919—2017) —
русский советский писатель и общественный деятель.
Фрагмент взят из повести «Обратный билет».

(1)Книголюба называют другом книги. (2)У книголюбов есть своя организация, свои клубы, объединения. (3)Но не это является определяющим. (4)Главная отличительная черта — любовь к книге.

(5)Большой и неподдельной она была у Акима Васильевича Горшкова, жившего на Владимирщине и долго возглавлявшего колхозное хозяйство. (6)Близко знавшие председателя вспоминают такой случай. (7)Несколько лет назад финский писатель приехал к нам в Россию, чтобы познакомиться с сельским бытом и написать об этом роман. (8)Иностранному литератору предложили много адресов, но выбор пал на хозяйство Горшкова.

(9)Поселился иностранный гость не в гостинице, а в председательском доме. (10)Присматривался ко всему, что его здесь окружало, стараясь не пропустить ни одной мелочи.

(11)Спустя два месяца признался, что видел много интересного: преданных своему делу тружеников села, знающего, делового, целеустремлённого председателя.

(12)Вот только заметил он одно «чудачество» председателя: любит тот делиться книгами из своей личной библиотеки со всеми, кто того пожелает. (13)К нему шли и молодые, и пожилые люди, дети, и он никому не отказывал, каждому подбирал то, что по душе. (14)Люди брали книги, прочитав, возвращали и снова брали, а взамен — лишь чистосердечное спасибо. (15)Глядел гость на всё это и наконец спросил:
— Почему к тебе идут, Аким? (16)Ведь в сельской библиотеке тоже много книг, и в том числе есть те же, что и у тебя.

(17)Гость не сумел разгадать главное. (18)Не почувствовал, что человеку мало прочесть интересную книгу. (19)Ещё хочется о ней поговорить. (20)А Горшков — собеседник интересный. (21)С ним дружбу водил Александр Трифонович Твардовский — бывал у него, любил потолковать не только о жизни, но и о литературе, ибо Горшков очень тонко чувствовал и понимал всё ценное, настоящее в художественном произведении...

(22)Это лишь один портрет книголюба. (23)Друзьями книги были известные писатели, учёные, общественные деятели. (24)Достаточно сослаться на имена таких ценителей книги, как Толстой, Достоевский, Чехов, Блок, Менделеев, Пирогов...

(25)Был книголюбом А. М. Горький, даривший книги из своей библиотеки тем, кто в них нуждался. (26)Был книголюбом прославленный генерал 1812 года А. П. Ермолов, на старости лет научившийся переплетать свои книги. (27)Был книголюбом А. С. Пушкин, перед смертью обратившийся к книгам своей библиотеки со словами: «Прощайте, друзья».

(28)Можно было бы сказать, что книголюб — это такой друг книги, который чувствует и знает, что книга — жива, что книга — его друг, что «книги — это руки, протянутые через века».

(По А. Чирве*)
* Анатолий Николаевич Чирва — кандидат педагогических наук,
член Союза журналистов России.

(1)Шофёр Игорь Тюменцев, первого года службы, молоденький, пушистый, желтоклювый, очень любил читать.

(2)В казарме давали отбой в десять, но Тюменцев приспособился читать втихаря у себя под одеялом, освещая книгу карманным фонариком. (3)Чтобы не так скоро срабатывалась батарейка, он читал не сплошь, а порциями. (4)Блеснёт фонариком, схватит быстренько кусок страницы, сколько глаз зацепит, потом закроет глаза и повторяет про себя, переживает.

(5)Сегодня Игорь читал аж до часу. (6)Очень хорошая книжка попалась — Виктор Гюго, «Человек, который смеётся». (7)Он читал бы и дольше, да совсем села батарейка, и лампочка уже не горела, а тлела малиновой точкой. (8)Он со вздохом погасил фонарик, сунул книгу под подушку, вытянулся и стал думать. (9)В казарме было душно, пахло сапогами, солдатами. (10)Спасибо, койка у него верхнего яруса — досталась выгодная, недалеко от окна. (11)Из окна иногда веяло чистой прохладой и были видны на тёмном небе большие строгие звёзды. (12)Кругом беззаботно дышали его товарищи-солдаты. (13)А Тюменцев не спад. (14)Он думал о том, что вот уже двадцать второй год живёт на свете, а всё ещё ничего не сделал для человечества. (15) Вспомнил свою родину, рязанское село на берегу узкой речки; вербы, опустившие на воду длинные ветки, как распущенные волосы; вспомнил детское, прохладное, мятное северное лето и немного затосковал, так, самую малость. (16)Захотелось ему прозябнуть. (17)А здесь, за тридевять земель от родного села, неуютно как-то: земля раскалённая, словно каменная, так трещинами и расходится. (18)И трава — не трава, а метёлки какие-то, и то весной, а к июню всё выгорает. (19)Но всё-таки и здесь жить можно — работа не бей лежачего: вози себе начальство, ожидай его да читай книжки. (20)Книжек Тюменцев читал много и каждую, прочитав, заносил в список с краткими замечаниями, например: «Буза, время зря потратил», или: «Всё-таки, мне кажется, книга не до конца правдивая, в жизни так не бывает», или: «Хотел бы познакомиться с автором, наверно, незаурядный человек. (21)Но с образом Нюры не согласен».

(22)А ещё он думал о своём будущем. (23)Пока впереди было ещё два года с месяцем действительной. (24)На сверхсрочную он оставаться не собирался. (25)Кончит срок — и поедет он на север, туда, в прохладу.

(26)Думал он ещё и о том, как запишет в свою тетрадь отзыв о «Человеке, который смеётся». (27)Даже фразу придумал: «Исключительно правдивая, волнующая книга, хотя эпоха не совсем современна». (28)Хотелось ему ещё придумать фразу, в которой было бы слово «в разрезе», это слово он недавно слышал у одного очень культурного лектора и запомнил, чтобы употребить. (29)Но фразы такой у него не получилось, и он просто стал припоминать и соображать, как там, в книжке, всё это было. (30)Особенно его поразили компрачикосы, которые людей растили в каких-то особенных кувшинах, и человек вырастал уродом, по форме кувшин!. (31)Страшно, должно быть, в таком кувшине сидеть — вот растёшь-растёшь, не замечаешь и принимаешь форму. (32)Он подумал-подумал и ощутил эту форму на своих плечах. (ЗЗ)Врос в неё, вчувствовался. (34)Тюменцеву даже не по себе стало.

(По И. Грековой*)
*И. Грекова — литературный псевдоним Елены Сергеевны Вентцелъ (1907-2002),
происшедший от слова «игрек» — советский математик,
член Союза писателей, автор романов.
Фрагмент взят из сборника «На испытаниях».

(1)Гулять Лидочка не любила.

(2)Сидеть дома — тоже.

(3)Оставались только книжки — они ничего не требовали, не запрещали, и с ними можно было разговаривать. (4)Сколько угодно. (5)Хотя и про себя. (6)Убедившись, что Лидочка быстро преодолела все незначительные детские рубежи, начиная с простодушного Айболита и заканчивая прелестной, лукавой поэмой «Руслан и Людмила», Галина Петровна, поразмыслив, решила, что для собственного спокойствия одну из позиций можно и уступить. (7)Она подвела Лидочку к одному из накрепко запертых книжных шкафов, провернула хрустящий ключ и спрятала его в карман.

(8)— Вот тут можешь копаться сколько влезет, — милостиво разрешила она и указала на нижнюю полку. (9)— Выше — и думать не смей.

(10)Лидочка, потрясённая открывшимися ей растрёпанными сокровищами, мелко закивала.

(11)Так она унаследовала книги своего дедушки.

(12)Разумеется, это были не все книги из огромной драгоценной библиотеки Лазаря Линдта, а только мелкий букинистический сор, который Галина Петровна не знала, как идентифицировать, но выкинуть не решилась — не в память о покойном супруге, конечно, а просто потому, что боялась прогадать. (13)Галина Петровна просто собрала все эти ещё в девятнадцатом веке переплетённые годовые подшивки «Нивы», осыпающиеся учебники по арифметике и простодушные книжки «Дамского чтения для сердца и разума» и сослала на одну из полок, мысленно дивясь, зачем придирчивому Линдту вообще понадобился этот не имеющий ценности библиобред.

(14)Лидочка села перед книжным шкафом на паркет. (15)Ей было шесть лет — совсем взрослая, учитывая все обстоятельства времени и места.

(16)— Правда можно? — переспросила она прежде, чем протянуть руку. (17)Галина Петровна могла передумать в любой момент, и за позволенное вчера назавтра можно было получить преотличную трёпку. (18)Лидочка это знала. (19)Она вообще знала много больше, чем положено было человеку её лёт.

(20)— Да читай, господи,— разрешила Галина Петровна. (21)— Не рви только и фломастерами не малюй.

(22)Лидочка кивнула ещё раз и безошибочно вытянула из тесного, чуточку взлохмаченного книжного строя самый потрёпанный и даже как будто немного тёплый том.

(23)Лидочка уселась поудобнее, и книга сама готовно раскрылась ей навстречу — на излюбленном кем-то, зачитанном и даже немного замасленном месте.

(24)Лидочка — впервые за много-много месяцев — не вспомнила про мамочку и впервые была совершенно счастлива. (25)Это была её полка, её книги.

(По М. Степновой*)
* Марина Львовна Степнова (род. в 1971 г.) — российская писательница,
поэтесса, редактор, переводчик, сценарист.
Отрывок взят из романа «Женщины Лазаря».

(1)Откуда Петька взял, что теперь по всем железным дорогам можно будет ездить бесплатно? (2)Наверно, слух о бесплатных трамваях донёсся до него в таком преувеличенном виде.

(3)—Взрослым нужно командировку,— твёрдо сказал он,— а нам — ничего.

(4)Он уговаривал меня, дразнил, упрекал в трусости и презрительно смеялся. (5)Что бы ни происходило на белом свете, всё убеждало его, что мы, ни минуты не медля, должны махнуть в Туркестан.

(6)Разумеется, можно было просто уйти из дому — и поминай как звали! (7)Но Петька решил, что это неинтересно, и выработал довольно сложный план, поразивший меня своей таинственностью.

(8)Мы должны были дать друг другу «кровавую клятву дружбы». (9)Вот она:

«Кто изменит этому честному слову, — не получит пощады, пока не сосчитает, сколько в море песку, сколько листьев в лесу, сколько с неба падает дождевых капель. (10)3ахочет идти вперёд — посылай назад, захочет идти налево — посылай направо. (11)Как я ударяю моей шапкой о землю, так гром поразит того, кто нарушит это честное слово. (12)Бороться и искать, найти и не сдаваться».

(13)По очереди произнося эту клятву, мы должны были пожать друг другу руки и разом ударить шапками о землю. (14)Это было сделано в Соборном саду накануне отъезда. (15)Я сказал заранее выученную клятву наизусть, Петька прочитал по бумажке. (16)Потом он уколол палец булавкой и расписался на бумажке кровью: «П. С», то есть Пётр Сковородников. (17)Я с трудом нацарапал: «А. Г. », то есть Александр Григорьев.

(18)Все путешествия, когда путешественникам по одиннадцати-двенадцати лет, когда они ездят под вагонами и не моются месяцами, похожи одно на другое. (19)В этом легко убедиться, перелистав несколько книг из жизни беспризорных. (20)Вот почему я не стану описывать нашего путешествия из Энска в Москву.

(21)Семь заповедей тёти Даши были вскоре забыты. (22)Мы ругались и дрались. (23)Мы врали: то тётка, поехавшая в Оренбург за солью, потеряла нас по дороге, то мы были беженцами и шли к бабушке в Москву. (24)Мы выдавали себя за братьев — это производило трогательное впечатление. (25)Мы не умели петь, но я читал в поездах письмо штурмана дальнего плавания.

(26)И всё же мы не были беспризорниками. (27)Подобно капитану Гаттерасу (Петька рассказывал мне о нём с такими подробностями, о которых не подозревал и сам Жюль Верн), мы шли вперёд и вперёд. (28)Мы шли вперёд не только потому, что в Туркестане был хлеб, а здесь его уже не было. (29)Мы шли открывать новую страну — солнечные города, привольные сады. (30)Мы дали друг другу клятву.

(31)Как эта клятва помогала нам!

(32)Однажды, подходя к Старой Руссе, мы сбились с дороги и заблудились в лесу. (33)Я лёг на снег и закрыл глаза. (34)Петька пугал меня волками, ругался, даже бил — всё было напрасно. (35)Я не мог больше сделать ни шагу. (36)Тогда он снял шапку и бросил её на снег.

(37)—Ты клятву давал, Санька! — сказал он. (38)— Бороться и искать, найти и не сдаваться. (39)3начит, ты теперь клятвопреступник? (40)Сам говорил — клятвопреступник не получит пощады.

(41)Я заплакал, но встал. (42)Поздней ночью мы дошли до деревни. (43)Деревня была староверческая, но одна старушка всё же приняла нас, накормила и даже вымыла в бане.

(44)Так от деревни к деревне, от станции к станции мы наконец добрались до Москвы.

(45)Дорогой мы продали, променяли и проели почти все, что было взято с собой из Энска. (46)Даже Петькин кинжал в ножнах из старого сапога был продан, помнится, за два куска студня.

(47)Непроданными остались только наши бумаги-клятвы, подписанные кровью «П. С.» и «А. Г. », и адрес Петькиного дяди.

(Пo В. Каверину*)
* Вениамин Александрович Каверин (настоящая фамилия Зильбер; 1902— 1989) —
русский советский писатель, драматург и сценарист.
Фрагмент взят из романа «Два капитана».